Раздели мою боль

Мама, молча, кивает и, забрав фонарик и кусок лавы с гранатами, выходит из комнаты. Довольный, что обошлось, Олежка поворачивается на другой бок, но теперь сна как не бывало. Вместо этого он и сам начинает сомневаться: не приснилось ли ему эта история, и внезапно вспоминает о подземном ходе. Его необходимо отыскать, и тогда все станет ясно. Эта простая и ясная мысль действует успокаивающе, и он моментально засыпает.

Следующий день был воскресеньем. Сказав утром матери, что идет в школу в драмкружок, Олежка вышел во двор, в одном из сараев на задворках отыскал брошенную саперную лопатку и отправился на поиски подземного хода. После долгого ночного дождя на городок опустился туман, и парк окутала сплошная дымка. Деревья словно растворялись в ней, их голые стволы неожиданно проступали то тут, то там, поблескивая влажной морщинистой корой.

Немного поплутав, Олежка отыскал дорожку, по которой они гуляли с мамой, и вышел к часовне. Осмотревшись, он прикинул место, куда должен выходить подземный ход и вонзил лопатку возле старой разлапистой ели. Сырая слежавшаяся земля поддавалась плохо, а вскоре на небольшой глубине лопатка и вовсе уткнулась в каменную кладку. Он попробовал рядом и тоже безуспешно.

«Местом ошибся, — решил Олежка, оглядываясь вокруг, — надо копать ближе к стенке», — и вдруг заметил, как в пустоте дверного проема часовни появился мужчина в черной долгополой одежде с капюшоном.

«Это тот самый монах, — с ужасом подумал Олежка. — Я потревожил его покой, теперь мне несдобровать!» — и со всех ног, не разбирая дороги, бросился наутек, пока не споткнулся о торчавшую замшелую корягу и полетел кубарем в кучу мокрых листьев.

По счастью, под листьями земля покрылась мхом, и он не ушибся. Немного полежав, Олежка поднял голову и прислушался: в парке царила первозданная тишина, изредка прерываемая отрывистым карканьем потревоженных ворон. Поняв, что за ним никто не гонится, он поднялся, весь перепачканный липкой глиной, поискал взглядом знакомую тропинку и понял, что заблудился. Между тем туман сгущался все больше, и Олежку стало знобить. Взяв себя в руки, он вспомнил, как однажды пытался по расположению мха на стволах отыскать север, и внезапно услышал совсем близко голос мамы, зовущий его по имени.

— Я здесь! — изо всех сил закричал в ответ Олежка, и вскоре оказался в ее объятиях.

Вечером у него поднялась температура, в горячечном бреду, он постоянно твердил о монахе и подземном ходе. Через пару дней все пришло в норму, но насмерть перепуганные родители, опасаясь рецидива, решили, что лучше сменить место жительства. Тут, кстати, отцу предложили работу в главке, от которой тот раньше отказывался, и уже под новый год семья перебралась ближе к столице.

Глава 3

Внешне, маленький подмосковный городок выглядел куда более провинциальным, чем прежний. Но это была только видимость. Столица находилась совсем близко, в каком-то часе езды, и первозданную тишину нового жилища с рассвета до глубокой ночи разрывали протяжные гудки электричек. Родители адаптировались к новым условиям удивительно быстро и легко. С многомесячными командировками по нехоженым тропам было покончено навсегда, и теперь, стремясь наверстать упущенное, они с упоением бродили по столичным театрам и музеям. Оставшееся от культурных вояжей время матушка употребила на организацию небольшого садика экзотических растений. Отец же, вспомнив еще предвоенную юношескую мечту, бродил по рынкам в поисках дефицитных радиодеталей, а свободные вечера проводил с паяльником в руке. И вскоре Олежка с его подачи буквально «заболел» бурно развивавшейся электроникой.

Единственное, что омрачало установившийся покой в доме, отношения с местными сверстниками. Дворовые мальчишки сразу невзлюбили чужака, и при каждом удобном случае не давали ему прохода. Неизвестно, чем закончилось бы дело, если б не вмешался случай.

Как-то днем они вдвоем с матерью отправились в местный магазин.

— Глафира Петровна! — вдруг послышался из-за спины голос с едва уловимым блатным акцентом.

Матушка резко обернулась и мгновенно расплылась в улыбке, их догонял мужчина лет сорока в тельняшке, лихо заломленной кепке и с папироской в зубах.

— Жора, голубчик, сколько лет, сколько зим! Откуда ты здесь?

— У меня маманя здесь обитает, решил на старости лет навестить старушку. А сейчас вот, за хлебушком вышел, — деловито сообщил Жора, сверкнув золотой фиксой. — Значит теперь мы с Вами соседи, вот уж не думал, что снова встретимся, да еще где — в самой Москве. Неисповедимы пути Господни. А это Ваш сынок? — большой какой, — он нагнулся к Олежке, — местная братва не обижает? — тот стыдливо опустил глаза, — не дрейфь! Павлу Андреевичу привет! — игриво приподняв кепочку, Жора заспешил вперед.

— Он бывший зэк на вольном поселении, у нас в партии рабочим был несколько сезонов. Душевный парень, золотые руки, но стоит выпить, себя не помнит, — задумчиво заметила вдогонку матушка.