Он посмотрел на ее красивые лодыжки, мысленно не соглашаясь с ней.
Возле лифта он отпустил ее руку, потянулся и нажал кнопку. Наступившее молчание казалось непреодолимым, пока они ждали, дрожа. Их плечи согнулись от холода, который казался еще более сильным в бетонной тусклости. Открылись дверцы лифта. Клей отступил в сторону, пропуская Кэтрин. Он нажал кнопку оранжевого цвета. Они по-прежнему ничего не говорили, а Кэтрин безумно хотела, чтобы не прекращался поток болтовни, потому что уединенность лифта казалась невыносимой, хотя она вовсе не знала, как начать разговор.
Пока они поднимались, Клей наблюдал, как высвечивались номера этажей.
— Как Мелисса? — спросил он, обращаясь к загорающимся цифрам.
— Мелисса прекрасно. Она просто обожает свою няню, по крайней мере мне говорят, что она довольна и счастлива.
Жужжание лифта было похоже на работающую круглую пилу.
— Как Джил?
Клей резко посмотрел на Кэтрин, замешкался только на секунду, перед тем как ответить:
— Джил прекрасно, по крайней мере она говорит мне, что довольна и счастлива.
— А ты? — Кэтрин слышала, как бешено колотилось ее сердце. — Что ты говоришь ей?
Они поднялись на нужный этаж. Дери открылись. Никто из них не пошевелился. Натянутая атмосфера заполнила их камеру, но они стояли, не обращая на это никакого внимания, глядя в глаза друг другу.
— Моя машина находится напротив справа, — сказал он, сбитый с толку тем смущением, которое происходило в его груди, боясь сделать неправильное движение по отношению к ней.
— Извини, Клей, мне не следовало спрашивать об этом, — быстро сказала она, идя торопливым шагом рядом с ним. — У тебя есть полное право спрашивать о Мелиссе, но у меня нет никакого права задавать вопросы о Джил. Хотя, думая о тебе, я надеялась, что ты счастлив. Я хочу, чтобы ты был счастлив.
Они остановились рядом с «корветтом». Он наклонился, чтобы открыть дверь. Потом выпрямился и посмотрел на Кэтрин.
— Я стараюсь.
Направляясь в «Миллион», они оба вспоминали тот день, когда он привез ее туда. Вдруг Кэтрин показалось ребячеством то, что они ужасно неловко чувствовали себя в отношении друг друга.
— Ты думаешь о том, как мы в последний раз приезжали сюда? — спросила она.
— Я не собирался об этом говорить.
— Мы выглядим как большие дети. Нам следует научиться вести себя в подобных ситуациях.
— Знаешь, ты изменилась, Кэтрин. Полгода назад при мысли о том, что ты сюда едешь, ты бы ощетинилась и выглядела напуганной.
— Тогда я и была напуганной.
— А сейчас нет?
— Я не уверена, что правильно поняла твой вопрос. Ты имеешь в виду, напугана тобой?
— Твоя оборонительная маска не всегда была связана со мной. Было и другое — места, обстоятельства, твои собственные страхи… Я думаю, ты переросла это.
— Я тоже так думаю.
— Раз ты меня спросила, я спрошу тебя — ты счастлива?
— Да. И знаешь, в чем разница?
— В чем? — Он искоса посмотрел на нее и заметил, что она наблюдает за ним при тускнеющем свете позднего вечера.
— В Мелиссе, — нежно ответила она. — Бесчисленное множество раз, когда я смотрела на нее, мне ужасно хотелось позвать тебя и сказать «спасибо» за то, что ты мне ее дал.
— Почему ты этого не сделала?
Он смотрел на нее так долго, что Кэтрин начала нервничать. Она пожала плечами и кивнула головой, что говорило о том, что у нее нет ответа. Он повернул голову и уставился на узкую дорогу. От ощущения того, что ей все знакомо, у нее захватило дух: его лицо, склонившееся над рулем, небрежно свисающее запястье, когда он с такой знакомой ей легкостью вел машину. Она дала выход своим чувствам, неожиданно наклонилась, положила руку на его подбородок, притянула к губам его щеку и быстро поцеловала.
— Это за нас обоих, за Мелиссу и за меня. Мне кажется, она так же благодарна иметь меня, как я благодарна иметь ее. — Кэтрин уселась поудобней на своем сиденье и продолжила: — А знаешь что, Клей? Я — сказочная мать. Не спрашивай, как это произошло, но я знаю, что это так. Он не смог сдержать улыбку.
— К тому же застенчивая.
Она тоже улыбнулась.
— Есть много вещей, которые у меня не совсем получаются, но быть матерью Мелиссы… Ну, это великолепно. Стало немного труднее с тех пор, как начались занятия, но я сокращаю время, отведенное на занятия домашней работой, кое-что остается грязным, но я по-прежнему нахожу для нее время. Я должна признаться, что буду рада, когда закончится учеба и мне не придется разрываться на части.
Тот поцелуй был поцелуем благодарности. Это был чистый как никогда поцелуй, потому что жизнь Кэтрин стала счастливой и наполненной. У нее все было. Клей слушал, как она рассказывала о своей жизни, и переживал боль сожаления от того, что она не могла в полной мере ощущать этого, пока жила вместе с ним. Он вышел из состояния мечтательности, когда она сказала, что ходит опять на свидания. Он подавил в себе приступ боли, потому что не имел больше никакого права на Кэтрин, и спросил:
— Ну и как?
— Великолепно! — Она выбросила вперед ладони. — Просто великолепно! Я могу отвечать поцелуем, не чувствуя ни малейшего признака вины. Иногда мне это даже нравится.