Раздолбаи космоса, или Гений кувалды

Приняв длинный заостренный штырь, Василий примерился и ударил. Похожий на матовое стекло материал кололся чуть лучше бетона.

«А, ладно! – решил Василий. – Не раскусим – так продолбим! В армии стены вон вручную сносили – и то ничего…»

Хакая, он вгонял лом в неподатливый утес, в фартук били осколки. Притихшие лупоглазы сидели внизу на корточках и встревоженно следили за единоборством Василия с глыбой.

«Конечно! – стискивая зубы, думал он – Любой из вас так: не поддается – значит и черт с ней… Дедок говорит – одичали… Конечно, одичаешь, если упорства нету… А мы вот не так! Мы по-другому! Не поддается – а мы все равно долбим! И будем долбить, пока не поддастся!»

Из-за скругленного угла бледно-золотистой опоры, высматривая, видать, глыбу полегче, вышел розовый седенький дедок Сократыч. Остановился и, чуть запрокинув голову, с восхищением стал наблюдать за титаном в фартуке.

– Доброе утро, Василий, – вежливо проговорил он. – Знаете, я, конечно, не скульптор, но будь я скульптором, то лучшей бы модели не пожелал. Вам в Петергофе место, право слово.

Василий ударил еще раз и остановился передохнуть,

– Здорово, Сократыч, – сказал он. – Там у меня возле дома два камушка – как раз для тебя. Тюбика по два, по три, не труднее. Только ты, слышь, не тяни, а то лодыри наши проснутся – ты ж их знаешь: что полегче – себе, а другие – хоть задавись…

Сократыч растроганно округлил голубенькие глазки.

– Спасибо, Василий, – сказал он. – Тогда я прямо сейчас и пойду, вы уж извините… Хотел бы составить компанию, но, как говорится…

– Так а зачем идти? – не понял Василий. – Скоком до «конуры», а оттуда уже куда угодно…

– Нет, знаете, я лучше так… – с вежливой улыбкой отвечал старичок. – Незачем ноги баловать. А то ведь не ровен час вовсе атрофируются…

Дедок ушел, и Василий продолжил долбеж, потихоньку уже сатанея. Стекловидная масса кололась с трудом, цвет по-прежнему имела матово-молочный, признаков напряженной зоны не было и в помине. День тем временем терял жемчужные тона, сирень выцвела, приобрела обычный серо-голубой оттенок.

– Привет, Вась, – раздалось совсем рядом.

Василий снова сделал остановку и посмотрел. Это был Ромка – с разочарованно отвешенной губой и приподнятыми бровями. Как всегда.

– Трудишься? – спросил он.

– Как видишь, – сердито отвечал Василий. – А ты чего же?

– А! – Ромка вяло махнул рукой. – Все на свете не раздолбаешь…

Василий оперся на лом.

– Не пойму я тебя, – сказал он со всей прямотой. – Такой тебе Бог талант дал! Камушки, можно сказать, насквозь видишь! Да будь у меня хоть половина твоего таланта, я бы… – И в избытке чувств

Василий глубоко и отвесно вонзил лом в выщербленную вершину.

Склонив голову набок, Ромка без интереса разглядывал глыбу.

– А чего сверху бьешь? – спросил он наконец.

– А откуда бить?

– Вон туда тюкни, – посоветовал Ромка, указывая на неприметную вмятину в боку ущербного молочно-белого утеса.

Василий наклонился, посмотрел – и чуть не плюнул. Ну конечно! Она самая и есть. Напряженка. Он-то, как всегда, бугорки высматривал – напряженка обычно бугорками выпирает… А тут как раз вдавлина…

– Ладно, – буркнул он почти враждебно. – Каждый долбит, как ему сподручней. Ты – сбоку, а я вот – сверху…

– Как знаешь, – изронил Ромка и присел у стены на корточки.

Вот такого поворота Василий, честно говоря, не ожидал. Он-то думал, что Ромка пожмет плечами и пойдет своей дорогой, а он, Василий, дождавшись, пока тот скроется из виду, слезет с камушка и без свидетелей воспользуется мудрым советом. Теперь же оставалось одно – долбить дальше.

Василий стиснул зубы и вырвал глубоко вонзенный лом. С неприязнью покосившись на зловредного Ромку, размел ногой осколки – и сам себе не поверил. Под босой подошвой ласково круглилась заветная выпуклость. Напряженка. Вылезла, родимая…

Он выпрямился и победно развернул плечи. О такой возможности утереть нос самому Ромке можно было только мечтать. Василий выдержал паузу – и ударил.

Лучше бы он, конечно, вместо того чтобы паузы держать, подумал вот над чем: сам-то он теперь как спрыгивать будет? Но когда глыба грянула и стала рваться прямо у него под ногами, думать о чем-либо было уже поздно. Память сохранила лишь первую секунду катастрофы. Сначала Василий провалился на метр вместе с середкой глыбы, а слева возник медленно и неодолимо кренящийся скол. Чисто инстинктивно Василий уперся в него кончиком лома и, надо полагать, угодил в еще одну напряженку, потому что скол как по волшебству покрылся сетью белых трещин и, страшно рявкнув в лицо, разлетелся вдребезги…

Просев в коленях, временно оглохший, закостеневший, с ломом в руках Василий оползал по склону двугорбого холма обломков. Вокруг, рассыпавшись кольцом, оцепенела лупоглазая команда Телескопа. Шерстка на зверьках стояла дыбом. Вскочивший с корточек Ромка беззвучно разевал рот и выразительно стучал себя по голове костяшками пальцев.

Василий прислушивался к ощущениям. Вроде цел… Морщась, поджал ногу и вынул впившийся в пятку мелкий осколок. Осторожно ступая, сошел на покрытие.