Разговоры на песке. Как аборигенное мышление может спасти мир

Неподалеку от них упал огромный метеорит и убил множество людей, а на варанах оставил отметины разной формы, которые символизировали разнообразие видов и служили напоминанием выжившим о том, как следует жить. Двигайтесь вместе с землей. Сохраняйте разные языки, культуры и системы, отражающие экосистемы меняющейся среды, которую вы населяете поколение за поколением. Таков образец, и он есть не только у нас: вспомним похожую историю Вавилонской башни из Книги Бытия.

Во всех этих старых историях с разных концов мира повторяется один неоспоримый принцип (pattern): оседлый образ жизни и культура, которые не двигаются вместе с землей или не подражают в своем социальном устройстве системам, связанным с землей, плохо переживают апокалиптические моменты. Как у аборигенных, так и у неаборигенных народов по всему миру есть недавние истории, которые также укладываются в эту схему.

Когда я отслеживал этот принцип, я побеседовал с доктором Ларри Гроссом, возглавляющим программу исследований американских индейцев при Университете Редлэндс в Калифорнии. Выходец из группы Анишинаабе народа чиппева[18]

, проживающего в штате Миннесота, Гросс опубликовал много работ, раскрывающих его теорию постапокалиптического стрессового расстройства (ПАСР), особого состояния, возникающего «когда культура переживает такое серьезное потрясение, что не может полностью восстановиться».

Гросс выявил это расстройство в общинах и аборигенов, и поселенцев. К числу недавних примеров относятся рабочие американского Среднего Запада, чей жизненный уклад оказался разрушен вследствие промышленного краха в их регионе. Те же показатели ПАСР он обнаружил в демографических данных Европы после эпидемии чумы в XIV веке.

«Черная смерть изменила Европу», – сказал мне Гросс. Он провел параллели между этим событием и опытом колонизации, пережитым аборигенами. «Оба явления привели к межпоколенческой пандемии посттравматического стрессового расстройства, к массовым самоубийствам и злоупотреблению психотропными веществами».

В апокалиптических кризисах, которые могут наступить сегодня, Гросс усматривает возможность для примирения. При этом он опирается на свои исследования исторических холокостов аборигенов и европейцев: «Европейцы, пережившие апокалипсис, страдали от тех же симптомов, что и туземцы, а значит, мы не настолько различны между собой, как можно было бы представить». Он сказал, что после кризиса культуре требуется по меньшей мере столетие, чтобы оправиться от постапокалиптического стрессового расстройства, однако новая культура всегда оказывается не такой, как прежняя. Она неминуемо меняется, приспосабливаясь к новой социальной и экологической среде.

Учитывая, что катастрофы, которые мы переживаем, могут длиться десятилетия, а то и века, после чего нам потребуется еще сто лет на восстановление, возможно, нам стоит сыграть на опережение и начать создавать переходные культуры и общества с целью уменьшить воздействие бедствия на наши общины и даже избежать постапокалиптического стресса. Нам нужно начать работать заодно с землей, а не против нее. Наши общины должны обмениваться друг с другом знаниями, но при этом сохранять свои собственные уникальные системы, связанные с теми территориями, о которых они заботятся.

Всякое реальное движение к устойчивости заставит нас отказаться как от упрощенной лексики применяемой в разговоре о групповых и индивидуальных идентичностях, так и от навешивания ярлыков жертв и палачей, поскольку всё это ограничивает наше восприятие. Тогда мы сможем понять, в чем состоит наше различие и чем оно может нам помочь. После этого мы, возможно, начнем замечать порядки (patterns) и силы, которые угрожают выживанию всех живых существ, и изменим формы ведения бизнеса. Вместо того чтобы спорить о словах, которые создают впечатление, будто эта обреченная глобализованная система стала более честной и открытой, мы можем приступить к созданию новых переходных систем.

Пожилые ньюнгары и йорги[19] в Перте рассказывают истории о группе трех тотемных существ, которые чудесным образом сотрудничают друг с другом. Бабочки определенного вида всегда откладывают яйца на определенном кусте, над муравейником, построенным определенным видом муравьев, представители которого собирают их яйца и уносят к себе. Когда вылупляются гусеницы, муравьи ночью выносят их, чтобы они могли поесть листьев куста, а потом заносят обратно. Когда гусеницы становятся слишком тяжелыми, муравьи сами носят им листья. При потреблении этих особенных листьев у гусениц по бокам образуется желе, которое служит пищей для муравьиной матки. Затем, на завершающей стадии процесса, гусеницы вьют коконы, после чего покидают муравейник уже в виде бабочек, и цикл запускается вновь.