Разговоры с Гете

– Я уверен, что нет, – ответил Гёте, – такие законченные картины в природе не встречаются, эта композиция – плод поэтического воображения художника. Великий Рубенс обладал столь необыкновенной памятью, что всю природу носил, так сказать, в себе, и любая ее подробность постоянно была к его услугам. Отсюда – правдивость целого и отдельных деталей, заставляющая нас думать, что мы видим точнейшую копию природы. Нынче таких пейзажей больше не пишут, на этот лад никто уже не воспринимает и не видит природы, ибо нашим живописцам недостает поэтического чувства.

К тому же молодые художники предоставлены самим себе, нет более в живых тех мастеров, которые могли бы ввести их в тайны искусств. Кое-чему, правда, можно поучиться и у покойных мастеров, но это, как мы видим, приводит скорее к усвоению частностей, нежели к проникновению в глубины образа мыслей и образа действий художника.

В комнату вошли госпожа и господин фон Гёте, и мы сели за стол. Легкий разговор завертелся вкруг светских новостей: театра, балов, событий при дворе. Но уже вскоре мы коснулись темы более серьезной и оказались вовлеченными в обсуждение религиозных учений в Англии.

– Если бы вы, – сказал Гёте, – в течение пятидесяти лет, как я, изучали историю церкви, вы бы поняли, до чего все это тесно между собою связано. Кстати сказать, очень интересно, с каких наставлений магометане начинают воспитание детей. Первооснова религии, которую внушают молодому поколению, – это вера в то, что ничего не может встретиться человеку на жизненном пути, что не было бы предназначено ему всеведущим Божеством; тем самым молодежь на всю жизнь вооружена, успокоена и ничего больше не ищет.

Не будем вникать, что в этом учении правильно или ложно, полезно или вредно, но, по правде говоря, что-то от него заложено во всех нас, хотя никто нам подобных идей не внушал. Пуля, на которой не начертано мое имя, не убьет меня, говорит солдат в сражении, да и разве бы он мог сохранить бодрость и присутствие духа, не будь у него этой уверенности? Христианское изречение: «И воробей не слетит с крыши, если не будет на то соизволения Господня», – вытекает из того же источника, указуя нам на всевидящее Провидение, помимо воли и допущения коего ничего в мире не совершается.

Обучение философии магометане начинают со следующего положения: не может быть высказано ничего, о чем нельзя было бы сказать прямо противоположного. Они упражняют ум своих юношей, ставя перед ними задачу: для любой тезы подыскать антитезу и устно ее обосновать, что должно служить наилучшим упражнением в гибкости мысли и речи.

Но поскольку каждое положение опровергается противоположным, возникает сомнение, и оно-то и есть единственно правильное из этих тез. Но сомнение непрочно, оно подвигает наш ум на более глубокие исследования, на проверку, проверка же, если она произведена добросовестно, создает уверенность

, которая является последней целью и дарует человеку полное спокойствие.

Как видите, это учение закончено в себе, и мы со своими системами не смогли его превзойти, да его и вообще-то превзойти невозможно.

– При ваших словах я невольно думаю о греках, – сказал я, – у них, видимо, была такая же философская система воспитания, насколько можно судить по их трагедиям, сущность которых от начала и до конца покоится на противоречии. Никто из персонажей не говорит чего-либо, о чем другой, не менее резонно, не мог бы сказать прямо противоположного.

– Вы совершенно правы, – сказал Гёте, – здесь наличествует и сомнение, пробуждаемое в зрителе или читателе, и лишь в конце рок дарует нам уверенность, кто из действующих лиц был носителем и поборником нравственного начала.

Мы встали из-за стола, и Гёте предложил мне пройти с ним в сад, дабы продолжить нашу беседу.

– В Лессинге, – сказал я, – примечательно еще и то, что в своих теоретических трудах, в «Лаокооне», например, он никогда сразу не говорит о результате, водит нас по тому же философскому пути мнений, опровержения таковых и сомнения, прежде чем дозволит нам прийти к своего рода уверенности. Из рук этого автора мы не столько получаем широкие воззрения и великие истины, подстрекающие нас к собственным творческим размышлениям, а скорее становимся свидетелями процесса мышления и поисков.

– Это, пожалуй, верно, – сказал Гёте. – Лессинг как-то и сам обмолвился, что, если Господу угодно будет открыть ему истину, он не примет этот дар, предпочитая сам с трудом ее отыскивать. Философская система магометан – отличный масштаб, он равно приложим и к себе, и к другим для определения, на какой, собственно, ступени духовной добродетели ты стоишь.

Лессингу, в силу его полемического задора, всего милее сфера противоречий и сомнений. Сравнительный анализ – вот его прямое дело, и здесь ему щедрую помощь оказывает его незаурядный ум. Я человек совсем другого склада, никогда я особенно не размышлял над противоречиями, сомнения стремился преодолеть внутри себя и выступал уже только с достигнутыми результатами.