Разграбленный город

Когда Гай вернулся из университета, Гарриет предложила побыстрее поужинать и пойти узнать, что происходит.

Встретив на улице знакомых, они выяснили, что король обратился к Гитлеру, который пообещал вмешаться до истечения срока ультиматума. Все вновь преисполнились надежды. Король и министры ждали вестей. Поговаривали, что король заявил: «Мы должны верить фюреру, он не оставит нас в беде».

Темнело. Во дворце прогудел рог. В ответ кто-то на площади запел национальный гимн, другие подхватили его, но редкие голоса звучали слабо, неуверенно и вскоре утихли. Во дворце зажегся свет. Кто-то принялся звать короля. Толпа подхватила, но король так и не вышел.

Взошла луна, большая и голая, и повисла над городом. Беспрестанно хлопали дверцы автомобилей: люди приезжали во дворец и уезжали прочь. Среди новоприбывших заметили женщину. Тут же стали утверждать, что это мадам Лупеску: на нее было совершено покушение, она сбежала из своего особняка на проспекте Вульпаче, чтобы просить защиты у короля.

Все оживились с появлением Антонеску – гордеца, который впал в немилость после того, как поддержал лидера «Железной гвардии». Поговаривали, что перед лицом кризиса генерал умолил короля дать ему аудиенцию. На площадь стянулись журналисты. Теперь-то уж точно должно что-то произойти. Но нет – вскоре генерал покинул дворец.

Когда супруги вновь оказались у «Атенеума», Гай предложил зайти выпить. В этом заведении мгновенно становились известны все новости.

Перед гостиницей толпились автомобили из Бессарабии, многие по-прежнему увешанные тюками и чемоданами, скатанными коврами и мелкими предметами мебели. В вестибюле гостиницы, залитом ослепительным сиянием люстр, было свалено еще больше тюков и чемоданов. Пробираясь мимо них, супруги лицом к лицу столкнулись с бароном Штайнфельдом, который обыкновенно проводил больше времени в Бухаресте, чем в своем поместье в Бессарабии. До того Принглы видели его всего лишь раз и были удивлены, когда он обратился к ним. Ранее он казался им обаятельным человеком, но теперь в нем не было ни следа прежнего очарования. Покрасневшее, искаженное горем лицо, оскаленные зубы – казалось, что слова мучительно выпадают из него:

– Я потерял всё. Всё! Мое поместье, мой дом, яблоневый сад, серебро, мейсенскую утварь, обюссонские ковры[4]… вы и представить себе не можете, сколько всего. Видите все эти чемоданы? Людям повезло, они успели всё вывезти. Но я-то был здесь, в Бухаресте, так что потерял всё. Зачем вы, англичане, сражаетесь с немцами? Деритесь с большевиками. Объединитесь с немцами, это достойные люди, и вместе вы сможете одолеть этих русских свиней, которые всё у меня отняли…

Потрясенный произошедшей с бароном переменой, Гай не знал, что и сказать.

– Бессарабия еще не потеряна, – начала было Гарриет, но растерянно умолкла.

Барон разрыдался.

– Я даже собачку свою потерял, – произнес он сквозь слезы.

– Мне очень жаль, – сказала Гарриет, но барон поднял руку, заранее отказываясь от всякого сочувствия. Он нуждался в действии.

– Мы должны сражаться. Вместе мы уничтожим русских. Не будьте глупцами. Присоединяйтесь к нам – пока не слишком поздно.

На этой драматической ноте он распахнул дверь и вышел.

В вестибюле было пусто. Даже администратор ушел поглазеть на события на площади, но из соседнего зала доносилась английская речь.

В баре – в том самом знаменитом Английском баре – вплоть до предыдущего месяца заседали британцы и их компаньоны. Врагов сюда не пускали. Затем, в день падения Кале, в бар пришла толпа немецких чиновников, журналистов и дельцов и захватила его. Единственные англичане, присутствовавшие при этом, – Галпин и его приятель Скрюби – спасовали перед ликующей, бесцеремонной толпой и укрылись в гостиничном саду. Теперь они вернулись.

Галпин был одним из немногих журналистов, которые постоянно обитали в Бухаресте. Он работал на новостное агентство, жил в «Атенеуме» и редко покидал его, а чтобы быть в курсе происходящего, нанял румына, который охотился за новостями. Остальные журналисты в баре съехались из столиц соседних стран, чтобы освещать положение дел в Бессарабии.

Завидев Принглов, Галпин тут же принялся рассказывать, как он вошел в бар во главе новоприбывших и крикнул бармену: «Водки, товарищ!»

Неизвестно, как обстояло дело в действительности, но теперь он пил виски. Позволив Гаю угостить себя добавкой, Галпин глянул в сторону приунывших немцев, забившихся в угол, и поднял тост за объявленный ультиматум – «пощечину чертовым бошам». Очевидно, он воспринимал произошедшее как триумф Британии.

Гарриет подумала, что на самом-то деле поражение потерпели как раз страны-союзники. Они потворствовали румынскому захвату российской провинции в 1918 году, а теперь, в 1940-м, Россия потребовала эту провинцию обратно именно из-за их слабости.

Она попыталась заговорить об этом, но ее тут же перебил старый Мортимер Тафтон. Равнодушно глядя куда-то поверх ее головы, он отрезал:

– Парижская мирная конференция не признала аннексию Бессарабии.