Разгром Колчака

Дом, занимаемый генералом, был близко. У ворот стояли караулы, в сенях дежурил штабной подполковник, высокий, с черненькой бородкой. Он вышел навстречу Зайчику, говоря раздраженным голосом:

— Куда прешь, скотина?

— Это делегат Красной Армии! — доложили офицеры, провожавшие Зайчика.

— А-а, делегат! — равнодушно произнес штабной. — Кого вам нужно?

— Пепеляева.

— Его превосходительство час тому назад со сводной кавалерией выехал из села.

— Задержать нельзя?

— Не советую, — спокойно сказал штабист, — не советую, товарищ делегат. Прикажете и мне свертываться? — спросил он и, получив указание ехать к разъезду, ушел в дом.

На стене висела карта-двухверстка.

— Андрюшка, сними-ка карту, — распорядился Зайчик и, выйдя из пепеляевского дома, поохал на разъезд.

Вся дорога от Минино была усеяна оружием. Сабель, винтовок, пулеметов и пулеметных лент валялись целые груды.

Впереди, между разъездами и Дрокино, затевалась ружейная перестрелка, но правее, со стороны самого разъезда, все было тихо.

На заставе не спали, встревоженные долгим отсутствием командира. Бойцы, измученные тяжелым боевым днем и тревожной, суетливой ночью, едва держались на ногах. Голоса их охрипли, стали глухими, глаза слезились от усталости. Они рассказали, что кавалерийская группа белых, едва вступив в бой у Дрокино, сложила оружие, только офицеры оставили у себя сабли, и теперь идет приемка трофеев, так что подкрепление на разъезд задержится, видно, еще до позднего утра. Но тут как раз и подошла 2-я рота. Она шла, дымясь на морозе, будто все курили. С нею пришли последние новости: Пепеляев, когда голова его конницы стала сдаваться, пробился с полутора тысячами конных между Дрокино и Заледееве, захватил часть обоза с серебром и ушел на север, опасаясь встречи с крупными частями красного разъезда.

Вслед за 2-й ротой на разъезд пришел и весь Богоявленский полк. В 4 часа 3-я бригада, сконцентрировав пленных и обозы у Минино, походным маршем двинулась к Красноярску.

* * *

7 января Красноярск был сдан. В Красноярске было захвачено около 65 тысяч солдат и офицеров и множество трофеев. За успешное проведение операции дивизия от имени правительства получила благодарность.

Военные иностранные миссии, состоявшие при ставке Колчака, не успели выехать из Красноярска. На следующий день после занятия города к начальнику штаба явился глава английской миссии, полковник генерального штаба Джексон.

Объяснение происходило на немецком языке.

Полковник заявил протест против того, что его — представителя Великобритании — и его подчиненных обязали подпиской о невыезде.

— Что же, — сказал он, разведя руками, — мы арестованы?!

— Вы не арестованы, а задержаны, — сказал начальник штаба сдержанно. — Никаких обид английским подданным мы чинить не намерены. Сейчас мы ведем переговоры о возвращении вашей миссии через Владивосток на родину. Ну, и, следовательно, вам придется ждать, пока мы эти переговоры закончим…

— Да, но фактически это арест! — сказал полковник, повышая тон. — Подобное обращение с английскими подданными может привести к конфликту с Великобританией. Вам следовало бы об этом подумать…

Начальник штаба с интересом поглядел на него.

— Великобритания и была и теперь состоит в конфликте с РСФСР, — сказал он также сдержанно. — Иначе почему бы случилось, что вы, господин полковник, очутились у наших врагов, а не у нас? И почему, например, английское правительство оккупировало Архангельск и Мурманск?

Полковник смутился.

— Как военный должен сказать вам, что операцию вы провели блестяще, — сказал он, переводя разговор. — Смелый план, точный расчет, примерное мужество войск.

— Благодарю вас, — сказал начальник штаба, учтиво поклонившись. — Вчера точно такое же мнение высказали взятые нами в плен русские генералы…

Эти льстивые, фальшивые похвалы уже давно раздражали работников штаба, особенно неумеренны в них были белые генералы. Все они для начала заявляли, что у Колчака служат случайно, что попали сюда по мобилизации и только потому, что территориально находились в сфере влияния колчаковского правительства. А так, по убеждению, они все, конечно, крайне левые, всей душой за советскую власть и вообще горят желанием служить в Красной Армии.

Было тошно и гадко смотреть, как эти седые, увешенные орденами люди суетились, льстили и врали.

Особенно подличали генералы Богуславский и Милев, выдавшие себя чуть ли не за старых большевиков, у которых только по простой случайности не было партийного билета.

— Мы много в своей жизни видели трусов и подлых людей, — вспоминали потом работники штаба, — но такой слабо замаскированной подлости, которую пришлось увидеть здесь, у сдавшихся нам генералов, полковников и подполковников, мы не встречали никогда.