Разин Степан. Том 2

– Э, нет! Надень мой кафтан, Наумыч, шапку, саблю бери мою, спасай народ! Мне же не сесть на конь…

Заговорил Лазарь:

– Тебя, батько, нынче беру я в челн, десяток казаков добрых в греби, оружных, и кинемся по Волге до Царицына, – там вздохнешь. Лекаря сыщем и – на Дон.

– На Дону, Лазарь, смерть! Сон, как явь, был мне: ковали меня, матерые, а пущай враг – батько хрестной Корней… Я же и саблю не могу держать – вишь, рука онемела… Сон тот сбудется. Не можно хворому быть на Дону…

– А сбудется ли, Степан Тимофеевич? Я крепил Кагальник, бурдюги нарыты добрые… Придет еще голутьба к тебе, и мы отсидимся!

– Эх, соколы! Бояра нынче изведут народ… Голова, голова… ноги ништо! Безногий сел бы на конь и кинулся на бояр… Голова вот… мало сказал… мало…

Разин снова впал в беспамятство, начал тихо бредить.

– Делаю, как указал, батько!

Степан Наумов поцеловал Разина, встал, надел один из его черных кафтанов, нашел красную шапку с кистью, с жемчугами, обмотал голову белым платом под шапкой.

– Пойду, сколь силы есть, спасать людей наших!

Лазарь Тимофеев, обнимая друга-есаула, сказал:

– И мне, брат Степан, казаков взять да челн наладить: спасать батьку! Во тьме мы еще у Девичьей будем.

– Прощай, Лазарь!

Есаулы поцеловались и вышли из шатра.

Наумов сказал:

– Надо мне в Воложку со Свияги струги убрать.

– То надо до свету.

Две черных фигуры пошли – одна – на восток, другая – на запад.

Черная с синим отсветом Волга ласково укачивала челн, на дне которого, неподвижный, на коврах, закрытый кафтанами, лежал ее удалой питомец с рассеченной головой и онемевшей для сабли рукой, без голоса, без силы буйной…

Москва последняя

1

Как по приказу, во всех церквах Москвы смолкли колокола. Тогда слышнее раздались голоса толпы:

– Слышите, православные! Воров с Дону везут…

– Разина везут!

На Арбате решеточные сторожа широко распахнули железные ворота, убрали решетки. Сами встали у каменных столбов ворот глядеть за порядком. Толпа – в кафтанах цветных, в сукманах летних, в сапогах смазных, козловых, сафьянных, в лаптях липовых и босиком, в киках, платках, шапках валяных – спешила к Тверским воротам. С толпой шли квасники с кувшинами на плече, при фартуках, грязные пирожники с лотками на головах – лотки крыты свежей рогожей. Ехали многие возки с боярынями, с боярышнями. Бояре били в седельные литавры, отгоняя с дороги пеших людей.

– И куды столько бояр едет?

– Куды? А страсть свою, атамана Разина, в очи увидать…

– Ой, и страшные его очи – иному сниться будут!

За Тверскими воротами поднимали пыль, кричали, пробираясь к Ходынскому полю новой слободой с пестрыми домиками. Оборванцы-питухи, для пропойного заработка потея, забегали вперед с пожарными лестницами, украденными у кабаков и кружечных дворов.

– Сколько стоит лестница?

– Стоять аль купишь?

– Пошто купить! Стоять.

– Алтын, борода ржаная, алтын!

– Чого дорого?

– Дешевле с земли видать.

– Ставь к дому. Получи…

Лезли на потоки и крыши домов; наглядев, сообщали ближним:

– От Ходынки-реки, везут, зрю-у!

– Стали, стали.

– Пошто стали-то?

– Срамную телегу, должно, ждать зачнут…

– Давно проехала с виселицей, и чепи брякают.

– Так где ж она?

– Стрельцы, робята! Хвати их черт…

Стрельцы, с потными злыми лицами, сверкая бердышами, махая полами и рукавами синих и белых кафтанов, гнали с дороги:

– Не запружай дорогу! Эй, жмись к стороне!

– Жмемся, служилые, жмемся…

– Вон и то старуху-божедомку прижали, не добредет в обрат.

Тех, кто забрался на крыши и лестницы, стрельцы не трогали.

– Эй, борода, надбавляй сверх алтына, а то нагляделся! Слазь!

– Лови деньгу, черт с тобой, и молчи-и!

– Дело!

Купцы и купчихи, у домов которых по-новому сделаны балконы, распахнув окошки, вылезали глядеть. Толпа кричала на толстых, корячась вылезающих на балконы:

– Торговой, толкни хозяйку в зад – не ушибешь по экому месту!

– Воров на телеге, вишь, везли в бархатах, шелку.

– А те – на конях хто?

– Войсковые атаманы.

– Ясаулы!

– Ясаулы – те проще одеты.

– Во и срамная телега движется. Стретила.

– Палачи и стрельцы с ей, с телегой.

– Батюшки светы мои!

– Чого ты, тетка? Пошто в плату? Кика есть, я знаю.

– Отколе знаешь-то?

– Знаю, помершую сестру ограбила – с мертвой кику сняла, да носить боишься.

– Ой ты, борода козлом!

– Платье палачи, вишь, бархатное с воров тащат себе на разживу.

– Со Стеньки платье рвут, Фролка не тронут!

– Кой из их Фролка-т?

– Тот, что уже в плечах и ростом мене…

– А, с круглым лицом, черна бородка!

– Тот! В Земской поволокут.

– Пошто в Земской? Разбойный приказ к тому делу.

– Земской выше Разбойного делами. От подьячего чул я…

– В Разбойной!

– Вот увидишь куда.

– В Земском пытошны речи люди услышат, и городских на дворе много.

– Кто слушает, того самого пытают; да ране пытки прогонят всех со двора.

– Гляньте, гляньте! Лошадей Разиных ведут, ковры золотными крытых.

– Ехал, вишь, царем, а приехал худче, чем псарем.

– Уй, что-то им будет?

– Э-эх, головушка удалая! Кабы царем въехал – доброй к бедноте человек, чул я.

– Тебе, пономарь Трошка, на Земском мертвых писать, а ты тут!

– Ушей сколь боярских, и таки слова говоришь!