Размышления чемпиона. Уроки теннисной жизни

После того как Фишера выпустили из тюрьмы, я видел его только раз — на турнире в Лос-Анджелесе. Я шел, глядя под ноги, чтобы ни с кем не встречаться глазами (а то никуда не дойдешь — все хотят поговорить, взять автограф, сделать фото на память...). И внезапно прямо передо мной материализовался Пит.

Его появление застигло меня врасплох. Я лишь взглянул на него, пробормотал нечто вроде: «Ба, да ведь это Пит Фишер!» — и зашагал дальше. Но в следующий миг я ощутил какое-то беспокойство — словно передо мной предстал навязчивый призрак. Играя тем вечером матч, я ничуть не тревожился о том, что Фишер сейчас, вероятно, сидит на трибуне и видит меня. Это было удивительно. В детстве я всегда очень волновался, когда Фишер наблюдал за моей игрой. Но теперь я не испытывал никаких эмоций. Пит Фишер на трибуне — это всего лишь один из множества зрителей, которые смотрят матч Пита Сампраса.

Вскоре я получил еще несколько писем, проглядел их и отметил весьма критические отзывы о моей игре. Я опять оставил их без внимания и подумал, что Фишер, должно быть, писал в раздражении: ведь я не отвечал на его прошлые письма, не проявлял желания поддерживать с ним отношения.

Узнав от О’Коннора, с какой неприязнью Фишер отзывается обо мне, я разозлился. Это был удар ниже пояса и, главное, в тот момент, когда мне и так хватало забот. Я подумал: «Да пошел ты... Я столько для тебя сделал, выручал, давал деньги, а теперь ты постоянно норовишь меня обругать. Ну, все. Ты меня достал. Знать тебя не желаю».

Размышляя о влиянии Пита на мою карьеру, я испытываю двойственное чувство по поводу его заслуг. Не хочу умалять их, равно как и заслуги всех, кто формировал мою игру. Но Питу нравилось представать этаким слегка помешанным гением — творцом некоего теннисного Франкенштейна. А уж это, извините, чересчур. Фишер сыграл важную роль в моей жизни — это правда. Он много сделал для моего развития. Но с какой стати я должен считать его гениальным? Не знаю.

После меня Пит работал с другими и ничего не добился. Он занимался с Александрой Стивенсон, которую провозгласил «второй Мартиной Навратиловой». Это была очередная похвальба человека, называвшего меня «вторым Родом Лейвером». Но Александра ничем себя не проявила. Я никогда не отрицал, что многим обязан Питу. Другие тренеры в подобных обстоятельствах, возможно, не сумели бы добиться таких результатов. Но, в конечном счете, главное-то зависит от игрока! Именно он преодолевает временные или постоянные трудности, встающие на его пути к победам.

Фишер гением не был. Он был рыболовом, которому посчастливилось подцепить крупную рыбину. Но ведь и другим рыбакам порою везет. Вот и Фишеру один раз улыбнулась удача.

Вскоре после интервью Фишера произошел еще один примечательный случай, который оживленно обсуждался на начальной стадии Открытого чемпионата США.

Когда Грег Руседски выиграл матч второго круга и вышел на меня, то на пресс-конференции вел себя крайне заносчиво и заявил, будто я уже не таков, как прежде, у меня все позади, а у него, напротив, отличные шансы.

Журналисты, конечно, тут же мне обо всем доложили, и я ответил довольно резко: Грег — вообще парень со странностями, а его заявления только подтверждают, что с ним не все в порядке. Пресса тотчас же это подхватила — она обожает перебранки. Ну и пусть! Я знал, что Руседски — нагловатый субъект, ведет себя бесцеремонно и досадил очень многим.

Руседски родился и вырос в Канаде, а когда начал карьеру профи, то решил, используя гражданство матери, заделаться британцем и осесть в Лондоне. Англия же очень нуждалась в хороших теннисистах, и ее не слишком заботило, откуда они взялись, коль скоро у них имеется паспорт Соединенного Королевства. Вот так этот крупный нескладный канадец с сильной подачей перебрался в Англию. Он тут же напялил на лоб повязку с британским флагом и вечно пытался изъясняться на классическом английском языке. Он произносил «телик» вместо «ти-ви» и «горючее» вместо «бензин».

Обычно, когда Грег принимался за свое, я только пожимал плечами и говорил: «Да на здоровье!» Он был развязным парнем и часто перегибал палку. Вот и пришлось наконец его отбрить.

Но должен признать: на корте Грег измотал меня до крайности. Если первые два матча на Открытом чемпионате я выиграл с подавляющим преимуществом, то тут мне понадобилась полная концентрация сил, чтобы дожать его 6:4 в пятом сете. И мне еще повезло, что я взял два сета на тай-брейках у обладателя одной из самых сильных подач за всю историю тенниса.

Выдержав такую битву подач на быстрых кортах Нью-Йорка, я ощутил прилив уверенности. Эта победа напомнила мне уимблдонские матчи с Гораном Иванишевичем и сражения на крытых площадках с Борисом Беккером. После них я тоже испытывал немалое удовлетворение.