Размышления о богослужении

Как-то в Великую пятницу он обмолвился, что это для него особая служба (Царские часы) и что он не знает, почему многие недооценивают пятничную службу. Когда у меня появилась возможность, я уже не пропускала литургию в пятницу. Каждое слово проповеди хотелось запомнить. Я спросила отца Георгия, можно ли записывать, и тогда появился в руках диктофон. Три-четыре человека рядом тоже записывали, ну так – для личного воспроизведения дома.

Однажды я, пропустив лекцию на Раушской[54]

, попросила ее у прихожанки – переписать, и она мне принесла с кассетой общую тетрадь, в которую уже расшифровала это слово. Листаю и поражаюсь: ровным почерком исписанные страницы с указанием даты, места, номера кассеты для каждой проповеди или выступления. Тетрадей таких уже было более десятка. Я, со своим журналистским рефлексом (был такой ракурс в моей биографии), ощутила клад в своих руках и побежала к отцу Георгию: «Посмотрите, какую работу делает Нина Александровна Савостьянова, это же надо вводить в компьютер!» – «Да-а, – протянул отец Георгий, – надо подумать, как сделать». Я с некоторым, наверное, нахальством говорю: «Не надо вам думать! Если вы благословите, я начну это делать!» Тетради эти начались с 2000 года, и я продолжаю вводить в компьютер, сейчас это уже 22-я тетрадь.

Это некоторое обоснование, почему я тоже решилась говорить. Пересказывать проповеди, конечно, не нужно. Но так как я ими за много лет уже как бы «прошита», как и проповедями отца Александра [Меня], которые мне тоже посчастливилось расшифровывать, то я осмеливаюсь говорить об их духовном влиянии на себя и моих ближайших сомолитвенников. И тут мне хочется рассказать о значении для нас именно пятничной литургии, или обедни, как любил ее называть отец Георгий. Это не противопоставление службам других дней; но в пятницу был какой-то свой климат, когда нет воскресного многолюдья и священник всех видит и знает не только визуально, но по именам и по разным семейным и рабочим ситуациям, приносимым на исповедь.

С течением лет мы все, вместе с отцом Георгием, стали ощущать себя единой семьей. Он не раз это подчеркивал. Для него мы были не просто сомолитвенники, но «каждый и каждая». Прихожане, которые работают, старались освобождать пятничное утро для того, чтобы начать его с литургии. И мы не просто участвовали, но, смею сказать, сослужили священнику. Старались прийти в храм до его появления, чтобы быть на входных молитвах священника перед алтарем. Когда болезнь уже одолевала его, мы, встречая его в притворе или в приделе, подмечали, в каком он состоянии: средне себя чувствует (как он говорил) или еле идет; в этом случае не надо осаждать его со всех сторон, прося благословения, потому что он буквально волочит ноги и, кажется, не видит никого – только бы до алтаря добраться. Но видел! Во взглядах ловил сочувствие, и потом говорил и писал, что ему легче служить, когда он видит много знакомых лиц, когда он чувствует «молитвенное единение, которое держит его». Как, в большинстве случаев, он оживал к концу службы, загорался в проповеди! Как он горячо говорил: «Братья и сестры, христианство – не набор установлений, оно не в том, чтобы приходить на службы, ставить свечи и т. д., христианство – это богообщение, наша личная встреча со Христом! Встретиться с Богом лично дает возможность только одна религия – христианство, через Боговоплощение Иисуса Христа. Помогает нам в этом Евангелие, которым Сам Бог говорит с нами. Поэтому, братья и сестры, не расставайтесь с Евангелием! Сейчас есть карманные издания, которые можно носить в сумочке».

Не слышать этот горячий призыв было просто невозможно. Поэтому, как мне кажется, отец Георгий «имеющих уши» приводил к Евангелию, к ежедневной потребности обращаться к тексту, искать ответы на любые ситуации именно в нем. «Держитесь за Христа! Сила Божья совершается в немощи!» И это он являл нам своим примером и говорил: «Когда совсем нет сил, ползите в храм. Потому что именно здесь, в причащении Святых Христовых Таин, происходит эта встреча с Господом, когда, открывая сердце навстречу Христу, мы получаем благодать». Когда ему приходилось отпевать, особенно тех, кого он лично знал, он говорил: «Да, братья и сестры, очень тяжело расставаться, но надо постараться, чтобы наши слёзы перетекли в молитву, стали молитвой». Он сам горел этой открытостью Святому Духу во время евхаристического канона: «Ниспосли Духа Твоего Святаго…» – взывал он, и Дух Святой, казалось, реял над ним.