Размышления о богослужении

Один из проектов в нашем детстве оказался совершенно проваленным – попытка дать нам музыкальное образование. Все интеллигентные и вообще все заботливые родители пытаются учить детей музыке. Далеко не у всех получается. Иногда нет условий. Условия у нас были: бабушка в молодости хорошо пела, у нее был рояль (настоящий рояль, не пианино – вообразите!), давать нам уроки приходила бабушкина подруга, концертмейстер из консерватории. Звали эту импозантную даму Татьяна Николаевна Романова. Мы с Егором иногда говорили между собой, что это и есть уцелевшая от расправы дочь императора Николая Второго. Это была часть нашей игры: что такое не может быть правдой, мы прекрасно понимали. Но на нашу фантазию повлияли совпадение имен и иногда возникавшие разговоры о том, что одна из великих княжон уцелела, живет где-то на Западе. Говорят, то была самозванка. Может, тоже чья-то игра, газетная утка?

Мы учились играть на рояле. На даче занятия продолжались, там была небольшая, примерно размером с пианино, фисгармония. Но всё без толку. Конечно, мы мало старались, но ребенок способный, только несобранный, обычно некоторых успехов достигает. У Георгия было несколько сложнее, а мои музыкальные таланты попросту не только ниже средних, а вообще ниже того, что только можно вообразить. Я старательно запомнила, как какая нота записывается, какой клавише это соответствует. Смотрела в ноты, тыкала в клавиши, старалась заучить наизусть. Получалось плохо и медленно. У Егора чуть-чуть лучше, но и только. Мы теряли терпение, хотели всё бросить. Взрослые настаивали, что надо продолжать занятия, что музыкальный слух можно развить.

Можно ли развить то, что в принципе отсутствует? Не совсем так. Если бы так, музыка была бы мне глубоко безразлична. Встречаются и такие люди, живут ничем не хуже других. А я хожу на концерты, слушаю пластинки и музыкальные передачи.

Можно ли что-то развить, если ни ученик, ни педагог не имеют представления о том, что и как надо развивать? Татьяна Николаевна работала в консерватории, там такие профаны, как я, не водятся. Повторюсь, я смотрела в ноты, тыкала в клавиши, а звук оставался стопроцентно вне сферы внимания. Возможно, в этом была ошибка. Я уже потом, спустя много лет стала так думать, когда пыталась понять, почему же все-таки ничему не научилась за несколько лет. Кстати, о музыкальной школе вопрос даже не поднимался. Туда не берут без музыкального слуха и чувства ритма. Его у меня, может, тоже нет?

Георгий не только ходил на концерты, он хорошо знал теорию и историю музыки, мог рассказать такое, что заинтересует даже профессиональных музыкантов. Вместе с тем многие замечали, что у него, как говорится, совсем не было слуха.

Ремонт

В середине шестидесятых годов и в середине зимы в нашу размеренную жизнь вторглось непредвиденное событие – капитальный ремонт в нашем доме. Судя по ветхости дома, ожидали скорее сноса. Мало того, после ремонта он и простоял меньше десяти лет. Но так уж получилось.

Творится нечто невообразимое. Отключают то электричество, то водопровод, то газ. Разбирают то пол, то потолок, то стены. Вещи приходится переносить из комнаты в комнату и самим переселяться. Хорошо хоть, открылась возможность для маневра. Среди наших соседей были сестры Антонина Владимировна и Мария Владимировна Виноградовы. Их брат, академик Виноградов, тоже жил в Москве, бывал у них в гостях. И вот перед самым ремонтом академик Виноградов купил для своих сестер кооперативную квартиру. Они попрощались с прежними соседями и уехали. В «виноградовской» комнате мы и прожили большую часть ремонта. Вернее, там жили мама и Егор, часть времени я.

Многие предполагали, что на время ремонта, особенно капитального, жильцам надо куда-нибудь переселяться. Но куда? Никто ничего не предлагал. Летом можно было бы уехать на дачу, но дом у нас там именно дачный, совершенно не приспособленный к тому, чтобы жить в нем зимой. Есть еще возможности: родные, друзья. Конечно, все живут сами не слишком просторно, но, если очень надо, можно потесниться. А надо было. Папа как раз работал над докторской диссертацией, одним из главных дел в жизни. Он переехал к бабе Кате, там и работал. А мне вдруг потребовалась операция – гланды и аденоиды, после нее – реабилитационный период. Меня приютили дедушкины сестры тетя Оля и тетя Таля и муж тети Оли – Алексей Васильевич. Поселились втроем в одной комнате, у тети Тали была своя маленькая комната. Было не очень комфортно, но они ни разу не пожаловались. Хотя жилось им нелегко, у Алексея Васильевича была тяжелая форма диабета, каждый день он сам себе делал уколы.

А баба Катя, за двадцать лет до того недовольная тем, что сын женится и уезжает из дома в другую семью, вдруг оценила, как ей на самом деле повезло. Два совсем взрослых сына, каждый со своим характером и привычками, – это оказалось для одной квартиры как-то многовато. Бабушка даже спрашивала у мамы: «Оля, когда же он уедет обратно?»