Что касается Галилео Галилея, то те, кто заставляли его признать, что мир устроен по-другому, не были знакомы с византийской гимнографией. А что касается нас с вами и наших предков, знакомых с византийской гимнографией, то тут, конечно, полная беда. Не только мы с вами в XX веке, но и наши далекие предки в прежние времена тоже не всегда вслушивались в слово богослужебное. Приятное пение, красивый голос, упоительный напев – всё это как-то уводило на второй план содержание богослужебного текста. Поэтому я сейчас в этих вечерних передачах так много говорю именно о содержании богослужебного текста, [о том,] что богослужение – это наше удивительное сокровище. И то, что в богословии на Западе излагалось в виде трактатов, у нас нашло выражение в богослужебных песнопениях. Поэтому здесь всё богословие, причем богословие удивительно смелое, удивительно яркое – богословие, неотделимое от молитвы. И в силу своей неотделимости от молитвы это богословие может [дать] гораздо больше, чем просто размышление о Боге, чем просто лекционный курс. Потому что в молитве человек прикасается к Богу и получает от Бога те импульсы, которые мы никогда другим способом не получим. Поэтому, конечно, надо изучать богослужебные тексты внимательнейшим образом. Это настоящая энциклопедия православного богословия, особенно каноны.
Почему я сегодня так много говорил о структуре богослужебного текста, о структуре канона, о тех правилах, по которым каноны составляли? По той причине, что нам действительно очень важно понять, как складывается каждое богослужебное песнопение, каждый богослужебный текст, для того чтобы почувствовать не только красоту молитвы, но ее глубину. Ту глубину, в которой раскрываются сердца. Чтобы почувствовать ее глубину, необходимо понять каждое слово, каждый оттенок мысли, каждый новый поворот сердца, который предлагает ему делать молитвенный текст.
Не так давно одна из наших слушательниц спрашивала про глубину православия и восклицала: «Где она, эта глубина? Покажите мне ее!» Вот она, эта глубина. Она в тех канонах, о которых мы с вами сегодня говорили. Она в тех ирмосах, которые я цитировал, в том ирмосе, который привел мне сегодня в качестве реплики один из наших слушателей. Она в тех песнопениях, которые я сегодня не успел процитировать, потому что их много, их море. Богослужебные книги – это три больших тома на каждый месяц, и на каждой странице там содержатся удивительные, потрясающие тексты. Но только, на нашу беду, мы их совсем не знаем. И, конечно, их надо изучать, это откроет нам ту глубину православия, которой нам действительно иногда не хватает.
Для каждого церковного песнопения есть целый ряд напевов. При том что слова одни и те же, у этих слов есть разные напевы. Одни напевы предназначены для Великого поста, другие – для пасхального времени, третьи напевы обиходные, на каждый день, четвертые – воскресные: одного, другого, третьего гласа и т. д.[13]
Стихи Псалтири – удивительные стихи на еврейском языке – уже по-гречески были превращены в прозу, причем в прозу трудную, временами сухую и лишенную какой бы то ни было красоты. Кирилл и Мефодий, наверное, так же, как те гимнографы, те поэты церковные, о которых я сегодня говорил, очень остро чувствовали, что за этой плохой прозой скрываются удивительные стихи, и сумели во многих случаях переступить через уродливость, через серость греческой прозы и сделать прорыв к потрясающим стихам. Почитайте, скажем, на славянском языке 103-й псалом «Благослови, душе моя, Господа! Господи, Боже мой, возвеличился еси зело, во исповедание и в велелепоту облеклся еси» и далее. Или почитайте псалом [92-й]: «Господь воцарися, в лепоту облечеся. Облечеся Господь в силу и препоясася, ибо утверди вселенную, яже не подвижися». Это тоже потрясающая поэзия в славянском языке, то есть это удивительный возврат, который сумели совершить наши первоучители, к стихам подлинника, хотя подлинника они не знали. А в некоторых случаях у них это не совсем получилось. Поэтому, конечно, какие-то псалмы проще читать по-русски, какие-то псалмы надо разыскивать не только в Синодальном, но и в новых переводах. Ну и кроме того, не надо забывать о целой сокровищнице переводов Псалтири на русский язык в стихах, о тех переводах, которые накопились, особенно за XVIII век, в истории русской литературы. Кто только в XVIII веке не переводил псалмы! И Ломоносов, и Тредиаковский, и Державин, и Востоков, и многие из переводчиков прекрасно, удивительно переводили псалмы.
Поэтому посмотреть и в русском стихотворном варианте Псалтирь, переведенную на язык XVIII века, тоже нужно. Это тоже, быть может, нам, не всегда знающим иврит, поможет прорваться к красоте и глубине библейского подлинника.
Утреня. Хвалитны