Размышления о жизни и счастье

Поэтому я запомнил своё первое острое ощущение реальности жизни. Это произошло во время службы на флоте.

Должен сказать, что за четыре года, проведённые на Севере, у меня было только три-четыре поверхностных знакомств с девушками. Сказывалось десять лет раздельного школьного обучения. Этот идиотский эксперимент воспитал целое поколение закомплексованных юношей и девушек. Но я никаких комплексов не ощущал — моё внимание было поглощено музыкой, а реальная жизнь протекала где-то в стороне.

И всё же одну девушку я запомнил надолго. Тоню мне оставил в «наследство» мой друг Игорь. Он познакомился с ней в увольнении, успел раза три встретиться, но его вдруг отправили в длительную командировку на Кольский полуостров. Игорь хотел, чтобы его девушка не попала в лапы какого-нибудь «отвязного» матроса — гражданской молодёжи в городе почти не было, поэтому по субботам и воскресеньям в клубе на танцах развевались лишь синие воротники. Игорь привёл меня в женское общежитие, познакомил с девушкой и буркнул: «Тебе с ЗЮСом будет интересно, а меня летом не будет». Мой друг был немногословным.

Поэтому в следующем увольнении к Тоне пришёл я. Мы отправились гулять по городу, и я весь день «кукарекал» девушке про свою Пермь, широкую Каму и оперную музыку. Девушка помалкивала, но слушала внимательно. У меня всё же хватило ума спросить её о том, как она попала на север. Оказалось, что Тоня — деревенская девушка, которая окончила в Ленинграде ПТУ по специальности токаря-расточника. Работать девушек отправили в новый строящийся город, где обещали общежитие и работу по специальности. Но, приехав сюда, они узнали, что цех, где они должны были работать, ещё не построен, и вот уже два года она трудилась на стройке маляром-штукатуром.

Я, избалованный городом театрал, прежде не общался с деревенскими девушками, и в мои романтические представления о жизни её рассказ не вписывался. Речь Тони лилась не спешно, вдумчиво, и я почувствовал, что она говорит о более весомых вещах, чем моё щебетание. Она не рисовалась, не кокетничала, одета была скромно, и, когда я проводил дверей общежития, не приглашала на чай.

В часть я возвращался в задумчивости с ощущением, что ничего не понял в этой девушке. В следующем увольнении я снова примчался к ней. Мы сходили в кино, а затем снова гуляли по городу. Она рассказывала, что родилась в Ленинградской области, что у матери их было четыре девочки, она старшая, а отец их три года назад умер. Жить было тяжело, мама работала в колхозе на полеводстве. Поэтому девочки мечтали об одном — поскорее вырасти и начать работать. Сейчас Тоня посылала матери какую-то часть зарплаты, чтобы поддержать сестёр.

Это была новая, непонятная для меня действительность. Казалось, что я впервые читаю книгу о подлинной жизни. До того мои представления о деревенской жизни складывались по фильму «Кубанские казаки». Точнее, я об этом вообще не задумывался.

Под вечер, когда мне нужно было возвращаться в часть, я спросил у Тони, сколько сейчас может быть времени?

— У меня нет часов, — сказала она.

— А где они? — задал я дурацкий вопрос.

— Я недавно справила новое зимнее пальто, а на часы пока денег не собрала. Но к Новому году, наверное, куплю.

Если до этой минуты я слушал Тоню, слегка смущаясь, то эти слова словно хлестнули меня по физиономии. Только тут я по-настоящему понял мою глупость и пошлость вместе со всей своей болтовнёй.

И это забытое слово «справила»… В детстве я слышал его от взрослых — на пальто или платье надо было долго копить деньги, «доставать» материал, искать портного. Действительно, одежду после войны «справляли», впрочем, как и до войны. Достать отрез на пальто было событием. Поэтому старую одежду перелицовывали, а когда она окончательно состаривалась, её перешивали для детей. Я сам ходил в перешитом мамином пальто, а младшая сестра — в моих обносках.

Тоня не заметила моего состояния, но я долго шёл рядом, поглощённый тем, что впервые ощутил своё детство как драму нашей матери. Кожан отца мы просто «проели» в 1946 году, а в новых скрипучих ботинках погибшего на фронте отца я ходил в школу.

С этого дня я стал относиться к Тоне, как к старшей сестре — со вниманием и уважением. Мы встречались по воскресеньям, но не всегда — иногда я был в этот день на вахте, иногда был наказан и сидел без увольнения. У старшего лейтенанта, командира нашего взвода с юмором было неважно, и шутки подчинённого иногда доводили его до белого каления. Слава Богу, к моей работе на радиоключе он придраться не мог, иначе встречи с Тоней были бы ещё реже.

Наступило лето. Однажды в солнечный день мы сходили на пляж. У меня сохранились снимки: Тоня сидит на песке, рядом моя бескозырка и панорама берега с немногими купающимися. Купанием называлось побродить по колено в воде — ведь это было Белое море, не Чёрное. Я тоже побродил, Тоня не захотела.

Наши дружеские отношения так и не переросли в любовные. О приключениях матросов в женских общежитиях ходили легенды, но я оказался нетипичным матросом.