Размышления о жизни и счастье

А я с изломанной душой еду в поезде и пишу. Ты не увидишь этих строк, и это так нелепо! Я не хочу никого, кроме тебя, никаких женщин, никаких женитьб. Мне нужна только твоя любовь. Приди, приди весна моя, моё дождливое лето.

Но, может быть, не я один такой чувствительный? И такой слепой? Ведь я потащил девушку во Дворец бракосочетания через три дня после знакомства. Впрочем, чего ожидать от горячего, но глупого парня, прослужившего четыре года на флоте, близко не знавшего женщин, сбежавшего в чужой город от материнской опеки и занудства? В молодости мы без оговорок принимаем страсть за любовь, полагая, что на нас нечаянно снизошло великое, до гроба, счастье.

Снова побывал у Евдокии Николаевны. Говорили долго и сердечно. „Странно, — говорила она, — получается, что у вашей жены одни плюсы, а у вас одни минусы. Так не бывает“. Она советует мне „распрямиться“, быть мужчиной.

— Ну, что это такое? — рассуждает она. — Взял чемодан и ушёл скитаться. Вам кажется, что поступили правильно, благородно? Я очень сомневаюсь в этом. Вы прожили восемь лет, у вас общая дочка. Она должна видеть отца, получать его любовь и заботу. Если вам не позволяют видеть ребёнка, добейтесь этого юридически.

— Евдокия Николаевна, я был плохим отцом, и дочка сама не рвётся ко мне. Она уже называет нового мужчину папой. Кажется, он очень добрый.

— Ну, тогда я не знаю, как вам быть. Злым вы тоже мне не кажетесь. Но должны же вы где-то, в конце концов, жить. У вас же была общая квартира.

— Её получила жена.

— А вы тут были не при чём?

— Разве что косвенно.

— А что, вы были тогда ещё не женаты?

— Почему же? У нас дочь от законного брака.

— Извините, Юра, тогда ваше поведение мне кажется… каким-то несерьёзным.

Я и сам это понимаю, но сдвинуться с места не могу — мешают книжные представления о любви и супружеских отношениях.

Вскоре реальная жизнь заставила меня напомнить о себе весьма эффектно. Я сидел на работе, когда мне передали, что в вестибюле меня ждёт пожилая дама. Я вышел в коридор и неожиданно получил повестку в суд. Расписался в получении, и ошалело вернулся в кабинет. К повестке было приклеено заявление жены о расторжении брака. Мне было уже за тридцать, а я до сих пор не задумывался о том, что наши личные дела имеют ещё и социальный аспект.

В заявлении говорилось, что я „безразличен к ребёнку“, (это было неправдой), что не принимаю участие в воспитании дочки (тоже неправда), что мы часто ссоримся (это было правдой), и что „непосредственной причиной развода“ является моя „супружеская неверность“. Это было тоже неправдой, но формальный повод у жены был. Дело в том, что я никогда не скрывал от неё свои многочисленные знакомства. Я вращался в кругу художников и поэтов, читал лекции по гипнозу в обществе „Знание“, поэтому интересных встреч у меня было достаточно. Я обычно рассказывал жене о новых знакомых, но по причине ссор чаще всего они её не интересовали. Однажды в поезде, а я работал за городом, познакомился с необычной девушкой. Я был женат, казался ей стариком, она совершенно не кокетничала, но мои рассказы о необычайных явлениях человеческой психики слушала с большим интересом. Это подкупало, и я пригласил её на конференцию по новой тогда теме „Научные аспекты парапсихологии“. Жена была прирождённым администратором, мои занятия считала несерьёзными и на мои выступления не ходила. Я же не интересовался её работой, ибо во всём советском всегда видел общественную фальшь.

О новой знакомой я рассказал жене, но её мой рассказ, как всегда, не заинтересовал. Однажды, когда жены не было дома (признаться, я это знал), я привёл девушку к нам домой. Мы засиделись, ведь говорили о том, что меня увлекало. Я уже готовился проводить знакомую домой, но тут пришла жена. Разразился банальный скандал. Я не стал отвечать на оскорбления, извинился перед девушкой за жену и ушёл её проводить.

Сейчас это выглядит оправданием, ведь встреча двух полов всегда сопровождается эротическим оттенком, но тогда я ощущал себя обвинённым невинно. Увы, я пишу правду.

Мне всегда были чужды людские предрассудки, жена же жила только общественными представлениями о морали. Может быть, в конечном итоге это противоречие и сделало меня писателем.

Наши дружеские отношения с этой девушкой после печального инцидента расстроились. Мы стали ездить в разных вагонах электрички. Они возобновились только через полгода после моего развода.

Вскоре я получил вторую повестку в суд — о взыскании алиментов. После ухода из дома на имя дочери, как положено, четверть своего заработка я переводил на книжку. Тогда жена в „благородном“ порыве отказалась от официальных алиментов „до разрешения у тебя вопроса с жильём“.

Вопрос не разрешался, и поэтому деньги шли на имя дочки в сберкассу. Но на суде я узнал, что уже полтора года не принимаю финансового участия в воспитании дочери. Это тоже было не фактической, а лишь формальной правдой, но алименты только упростили наши отношения.