Разночинец (СИ)

Граф в очередной раз ухмыльнулся, но бумаги отложил в сторону:

— Если это и возможно, то не в ближайшем будущем.

— Я высказался точно так, но когда Георгиев стал горячо доказывать свою правоту, я навел справки и с удивлением узнал, что за границей давно уже ведутся опыты по передаче звука по проводам. А термин «радио», который он использовал для описания передачи сигналов по воздуху, лет пять назад ввел в обиход британский ученый Крукс, член Лондонского Королевского общества, отмеченный за вклад в науку Золотой королевской медалью. Это очень престижная награда. Очень.

— Любопытно. Теперь понятен твой интерес к этому человеку. Ну, а Вельбицкого зачем послал к полковнику Гусеву за делом этого Георгиева?

— О том, что где-то у нас угнездился предатель, передающий секреты террористам, известно даже за границей. Оттуда даже царю уже на этот счет прислали анонимное письмо.

— И причем тут Георгиев?

— Ловля на живца. Георгиев появился ниоткуда. Сам по себе очень странный человек. Плюс у него исключительные условия содержания в Трубецком бастионе, который славится своим строгим режимом. Это должно вызвать интерес.

— Да откуда революционерам узнать об условиях содержания Георгиева?

— Зато у некоторых сотрудников Третьего отделения такие возможности есть. Вот и посмотрим, кто заинтересуется.

— Как-то все сложно.

— Сперва и я думал все проделать просто.

— А затем заинтересовался этим Георгиевым, — утверждающе произнес граф.

— Не буду отрицать.

— По мне, так ты слишком затянул свои беседы с Георгиевым.

— Могу же я немного отдохнуть от постоянного поиска врагов? Тем более это не во вред делу. Одно дело, когда все дело Георгиева заняло пару недель, и совсем другое — когда его содержание в Трубецком бастионе затягивается на долгий срок, да еще при столь вопиющем нарушении Положений.

— Ладно, развлекайся.

— Да уже, собственно, и все, скоро Георгиева освободят.

— Хорошо, но кого ты подозреваешь в предательстве?

— Сотрудников секретного делопроизводства Клеточникова и Ефимова. Скорей всего, кто-то из этих двоих.

— Я помню Клеточникова. У него безукоризненный послужной список. Только недавно я подписывал на него представление к Станиславу в петлицу.

Ахвердов вздохнул:

— Как я прочитал у Георгиева: «Люди с безупречной репутацией — подозрительней всего». Надеюсь, он допишет свой роман.

Поднятое сегодня в крепости обсуждение убийства генеральши Скобелевой, Левон решил не озвучивать. Хотя беседа и зародила некоторые сомнения у Ахвердова в отношении произошедшего в далекой Румелии. Но незачем загружать голову Микаэла еще и этим, у того и так полон рот забот, куда более важных, и первейшая из них — безопасность государя-императора.

Глава 16

Николай Васильевич Клеточников, помощник делопроизводителя третьего отделения Его Императорского Величества канцелярии, кашлял долго, мучительно, до рвоты. Он спешно покинул присутствие и побежал в уборную, когда приступ скрутил его прямо на рабочем месте. Молодой еще мужчина, которому едва минуло тридцать пять, страдал от чахотки, которая здесь, в гнилом климате Петербурга, лишь усиливалась, подтачивая его и без того не слишком крепкое здоровье. Он любил мягкие зимы Крыма, где жил когда-то, но неумолимый рок снова и снова забрасывал его в столицу, чтобы он исполнил свое великое предназначение.

Что за предназначение может быть у ничтожного чиновника, скажете вы? Денег нет, карьеры тоже нет, и не предвидится несмотря на все старания. Внешность он имеет самую заурядную. Худ, сутул, носит очки и растрепанную бороденку. Поигрывает в карты и бывает несчастлив в этом своем увлечении. И, вопреки пословице, женщины его тоже не любили. Женщины любят кавалергардов, а не тусклых, словно свеча во мраке, письмоводителей. И даже здоровья у Николая Васильевича почти не осталось, злая болезнь убивала его.

Но, как это иногда и бывает, Николай Васильевич был идеалистом. Хоть и дожил он до годов изрядных, но все еще по-юношески делил всё вокруг на белое и черное, на доброе и злое. И, как свойственно российскому интеллигенту, он легко оправдывал зло, ежели оно служило добру. Точнее, той версии добра, которую он мнил единственно верной. Классическое образование, полученное в гимназии, весьма способствует развитию логики, даже такой извращенной. Главным злом в России Николай Васильевич почитал самодержавие, а потому давно и успешно сотрудничал с «Народной волей», лишь притворяясь смиренным чиновником императорской канцелярии.