Разные годы

Полеты следовали один за другим. То они испытывали новый мотор, то горючее, то радиооборудование, то работу приборов. В воздух поднимались инженеры-электрики, врачи, моторостроители, астрономы. Они проверяли все сложное хозяйство самолета, прислушивались к дыханию мотора, его пищеварению, смотрели за показаниями десятков приборов. На разных высотах врачи исследовали воздух кабины пилотов, инженеры ползали по фюзеляжу, проверяя электропроводку, моторостроители напрягали свой слух, стараясь уловить какие-нибудь изъяны в работе мотора. Механики сидели у доски приборов и следили за стрелками, записывали все наблюдения в свои дневники. Порою самолет АНТ-25 напоминал научно-исследовательскую лабораторию, поднятую в воздух. Громов неустанно все сам проверял, осматривал, испытывал.

Тысячи людей — на авиационных заводах, на меховых фабриках, в портняжных мастерских, в институтах и лабораториях — готовили этих трех смельчаков в дальний, беспосадочный перелет. С любовью и вниманием подбиралась или изготовлялась каждая деталь снаряжения экипажа. Как мать готовит любимых сыновей в далекий путь, так заботливо и трогательно народ снаряжал трех своих героев. Вот почему советские летчики, поднимаясь в воздух, никогда не чувствуют себя одинокими. Даже на Северном полюсе, даже у полюса неприступности!

— Почему аптечка весит так много? — начал допрашивать Громов доктора Борщевского. — Зачем порошки упакованы в тяжелые стеклянные банки? Выкинуть!

И доктор, еще несколько дней назад кричавший на летчиков, когда они отказывались есть диетические простокваши, робко и послушно уносил в свою комнату криминальные банки, заменяя их простой плотной бумагой или коробочками из пластмассы. Но иногда пилоты требовали увеличить «груз». Просматривая как-то содержимое походных рюкзаков, Юмашев обнаружил, что ни в одном из мешков нет иголок.

— А если у меня дорогой лопнут штаны? — спросил Андрей Борисович врача, пробегавшего мимо. — Что ж, я, по-вашему, так и должен вылезать в Америке? Почему не положили иголок?

— Я боялся, что вы дорогой можете уколоться, — ответил растерянно Борщевский и через несколько минут принес в комнату десять дюжин иголок. Юмашев, смеясь, уложил одну дюжину в карман рюкзака, а остальные девять вернул.

Затем, притащив в комнату насос, летчики испытывали резиновую лодку. Юмашев качал, Данилин смотрел на часы. Наконец лодка была надута.

— 18 минут 32 секунды, — меланхолично сказал штурман. — Предлагаю лодку оставить в Щелкове, не загромождая самолет лишним грузом. Все равно при посадке в воду утонем раньше, чем успеем достать насос и накачать эту махину.

И лодку оставили в Щелкове. Она лежит в углу комнаты, рядом с лыжами, оставленными экипажем Чкалова, и приемником радиостанции, на котором летчики тренировались перед стартом.

Стараясь проверить все, инженеры иногда выводили летчиков из терпения. Особенно им досаждали специалисты по маслу. Они бесконечно проверяли поведение масла в воздухе и на земле, его теплопроводность, вязкость, определяли различные коэффициенты и показатели. За несколько дней до старта в комнату экипажа вошел инженер из Центрального института авиационного топлива и масел и сказал:

— Нужно налить горячее масло в баки и посмотреть, насколько оно охладится в полете.

Юмашев подошел к окну и молча показал на термометр. Он отмечал 32 градуса в тени.

— Вы лучше налейте холодного масла и посмотрите, насколько оно нагреется, — посоветовал Громов.

Все рассмеялись.

Отдыхая после полетов, летчики уходили в лес, раскинувшийся за аэродромом. Они молча бродили по тропинкам, собирали ягоды, рвали цветы, прислушивались к извечному счету кукушки, к соловьиной трели. Андрей Юмашев устраивал Громову и Данилину экзамен по естествознанию. Они резвились и бегали по лесу, выходили к реке, купались, загорали, катались на лодке. Потом вновь возвращались на аэродром, где их ждали новые испытания и контрольные полеты, где ведущий инженер Евгений Карлович Стоман, всегда чем-то озабоченный, возился у самолета.

5

День старта приближался, напряжение в комнате № 58 достигло своего кульминационного пункта. Михаил Громов объявил:

— Приготовьтесь: сегодня вечером уходим в десятичасовой полет.

Доктор побежал готовить бутерброды и фрукты, инженер Кербер проверил шлемы с прикрепленными к ним телефонами, синоптики принесли сводку о погоде над Москвой.

— Куда вы пойдете? — спросил Стоман у Громова.

— Будем путешествовать из Москвы в Рыбинск и обратно… К утру вернемся.

В сумерки они поднялись в воздух. В течение десяти часов экипаж придирчиво испытывал мотор, приборы, расход горючего, поведение масла, послушность самолета. Поднимались на большую высоту и проверяли кислородные приборы. Всю ночь, когда Москва отдыхала, три летчика бодрствовали в воздухе, испытывая высокую технику и самих себя. И всю ночь не спал на аэродроме Евгений Карлович Стоман. Он сидел у радиоприемника и по выражению лица радиста угадывал, что на самолете люди бодры и веселы, что мотор работает идеально, приборы послушны, а рули податливы.