Разные рассказы

- Но вы не сможете меня убить, здесь вам не сон, здесь нелья сдирать кожу с людей, здесь некуда спрятать труп. Здесь есть милиция! Моя милиция меня бережет! Да здравствует родная милиция! Вам дадут высшую меру за зверство.

Прокруст помолчал задумчиво и сказал:

- Я думаю, что ничего страшного со мной не сделают. Я слишком нужный человек.

- Кому вы нужны здесь?

- Я попал в прекрасное и благородное время, - продолжал Прокруст, время создания и быстрого роста государства. А быстрый рост государства означает быстрый рост армии, полиции и вооруженной самодеятельности. Такой специалист как я просто незаменим.

- Но ведь в нашей армии и полиции не делают прокрустинации! У нас не равняют по росту, не сошлифовывают лиц и не кастрируют!

- На счет первого и второго я с тобой не соглашусь, - ответил Прокруст. - А третье обязательно нужно ввести. Я выступлю с инициативой. Неделеко время, когда в каждой боевой единице будет свой настоящий Прокруст, а не липовый, как сейчас. А я стану главным Прокрустом страны. Я все-таки сорок веков занимаюсь своим делом. Не маленький стаж.

Он начал сдавать и сдал Ульшину три шестерки.

ФИМКА

Полночь.

День закончился.

Я помню вещи - странные и обычные, помню происшествия и рутину. Почему-то трудно назвать этот день - был ли он приятным? - нет; был скучным или тяжелым? - нет; необычным, пустым, интересным, удачным, долгим или коротким? - нет, нет, нет и нет.

Первое, что я могу вспомнить сейчас - тусклый троллейбус, колышущийся в широкой пустоте ночи; на улицах нет людей и только дикие кошки играют в свои древние непонятные игры. Я ехал, думая длинные ночные мысли, - о времени, о жизни, о смысле всего этого. У меня есть своий демон, как он был у Сократа, но мой демон похож на меня - он редко бывает серьезен и часто бывает жесток. Он часто смеется надо мной, но всегда спасает меня, если нужно.

Помню, я думал о любви; о любви, как о естественном состоянии человека; о любви к человеку, к женщинам и (шепотом, если только можно думать шепотом) к женщине. Но затем огромная машина дня начала раскручивать свои маховики, маслянистые ремни побежали все быстрее, шестерни завертелись, пружины взвелись и день двинулся с гулом и скрежетом. Я не успел додумать мои мысли.

Сейчас, приблизившись к себе, я заметил это впервые и это удивило меня. Как долго мы живем в этом мире? Сотню лет или две сотни мгновений между ночью и днем? Я понял сейчас почему было трудно назвать этот день это не был мой день; каждый день я растворяюсь в других людях, в стальных цепочках необходимостей, в потоке минут. Что важно в этой жизни? Тщеславие - да, но только днем; любовь? - только как мечта; мечта? - только для дураков. Но что-то, что-то должно быть. Где ты, мой демон? Поведи меня, я пойду за тобой; поведи меня хоть куда-нибудь. Что-то должно случиться и сломать серое движение дней.

Сегодня началась война в Панаме, в Польше кто-то убивает людей, сегодня умер великий человек. Ну и что? Что мне Гекуба? Неправда - как бы я хотел, чтобы это хоть что-то значило для меня! Сейчас умирает все великое митинги и грязь на улицах. Редкие митинги и большая грязь. Грязные улицы, грязные лица, грязные эманации грязных душ. Город лежит черный, без снега, иногда срывается дождь. Но утро было ясным и что-то ясное и яркое было во мне. Я знаю это чувство, оно похоже на легкую мелодию или на последний год детства - когда ты уже знаешь, что он последний. Господи, как сильно состояние души зависит от состояния природы. Господи, почему?

Моя старая кирпичная школа стоит высоко, почти над обрывом, на самом краю Старого Города. По мосту я прохожу над ручьем, который давно высох и затянулся пузыристой черной тиной с запахом грязного умывальника; поднимаюсь по высокой бетонной лестнице и оборачиваюсь.

Далеко-далеко внизу начинается рассвет. Черные прямоугольники Нового Города переливаются холодными звездочками огоньков. Один из огоньков (я всегда замечаю его сразу) зеленый и я всегда думаю - почему? И всегда не додумываю - слишком много более важных почему ждет меня впереди. Вечером Новый Город исчезнет, но огоньки останутся, их свет станет мягче и теплее.

Я уже пятый месяц работаю здесь, с каждым днем все увереннее осознавая жестокую бессмысленность Школы, ненавидимой многими и нелюбимой каждым. Иногда я вспоминаю Ефима (забыл отчество) - Ефим работал здесь до меня. проработал всю жизнь и умер прошлой весной, умер сразу после урока. Его не любили дети. Кто-то швырял в него кусочками пластилина весь урок, пока не попал в глаз. Но Ефим вытер глаз и продолжал рассказывать, не сбившись. Когда прозвенел звонок, он вышел в коридор и прислонился к стене. Через несколько минут он умер - только тогда все узнали, что у Ефима было больное седрце.

О Ефиме мне разболтали две девочки - мальки, они прибежали посмотреть на нового учителя, и я очаровал их, сказав какую-то глупость. Смешно было видеть, как они покраснели от радости; но я не помню своих слов - а они запомнят их надолго и будут счастливы ходить на мои уроки.

Это страшно.