Разомкнутый круг

– Празднества устроили, потому что он суконную фабрику не завел? – поинтересовался Оболенский, подумав, как было бы здорово оказаться в то время в Лондоне, да в компании красноносого английского лейтенанта.

– Нет! – хмыкнул Рубанов. – Потому что британские фабрики, которые до этого простаивали, пущены в ход и трудовой люд получил работу за счет России.

Выходит, теперь и купечество недовольно…

– Господа! Да ну вас к черту с вашей экономикой и политикой, – перебил Максима заскучавший князь, – по мне лишь бы парады пореже были, а в остальном – давайте лучше пить…

В начале весны, по волглому уже снегу, добрались до Петербурга Мари и сын.

Максим с некоторой долей изумления отметил, что счастлив их приезду, и его уже не тянет шляться с друзьями по театрам и ресторациям.

«Старею и становлюсь семейным человеком», – подумал он, с удовольствием занимаясь с сыном и все вечера проводя с женой.

Мари пережила потерю дочери и, зная, что у нее не будет больше детей, все свое время посвящала семье, полностью утратив интерес к балам и светским развлечениям.

Все вместе выезжали они в город, а когда потеплело и пробилась трава, – на природу. Особенно полюбился им Крестовский остров.

Подышать «бальзамическим воздухом» приезжали сюда пожилые статские советники и купцы, их жены и дочки. В «Новой ресторации» гуляла гвардейская молодежь, и Максим с удивлением ловил себя на мысли, что с удовольствием отправил бы на гауптвахту некоторых буйных офицеров.

«Явно старею и становлюсь брюзгой! Ведь совсем недавно сам такой был… – вздыхал он, отвечая на приветствия безусых прапорщиков и подпоручиков. – Детвора! Пороху еще не нюхали, а водку с шампанским вовсю хлыщут», – бурчал он.

Вдыхая свежий запах сосновой смолки и брусники, он выискивал место, где бы присесть. Лучшие кочки со свежей травкой заняли пожилые купцы с чадами и домочадцами.

«Словно кулики на болоте, – разглядывал Максим краснорожих торговцев, варивших уху на небольших костерках. – И Тарифы на них не влияют, – поражался обширным животам, отражавшимся в таких же пузатых самоварах. – И не лень их сюда тащить», – кивнул на прибрежный мох бредущему с узлами Шалфееву, по пути погрозив проплывающим на ялике и заглядевшимся на Мари подвыпившим молодым приказчикам.

Целые стаи их катались по Малой Невке, орали песни под балалайку и разглядывали барышень, коли в лодке не имелось своих.

«Красота, – осматриваясь вокруг, думал Рубанов. – И на кой ляд мне эти конституции и тайные общества?..»

Летом двадцать третьего года болота Белоруссии, где в то время квартировал Конногвардейский полк, содрогнулись от диких воплей – то Оболенский получил чин полковника.

Радости его не было предела.

Нарышкин, также ставший полковником, принял это известие много спокойнее и начал хлопотать об устройстве торжественного обеда.

Следом за пожалованием чинов пришел приказ о переводе полковников во 2-ю Южную армию фельдмаршала Витгенштейна, расквартированную в Киевской губернии.

Тут о торжественном обеде забеспокоился и Оболенский.

Подобного гулянья конногвардейцы еще не видели. Обед устроили для рядовых и офицеров в поле. Водка лилась рекой. Полковники по очереди обнимались и пили со всеми офицерами полка, и, напоследок, целуясь с генерал-майором Алексеем Орловым, князь Оболенский даже прослезился. Рубанова к чину полковника не представили.

Без приятелей Максиму стало грустно, и он целыми днями сочинял письма – то жене в Петербург, то товарищам во 2-ю Южную армию.

Друг Дениса Давыдова, начальник штаба 2-й Южной армии генерал Киселев, посовещавшись с фельдмаршалом Витгенштейном, доверил полковнику Оболенскому командование кирасирским полком, а полковник Нарышкин получил должность начальника штаба кирасирской бригады.

Тут же они встретились с генерал-майором Вайцманом, командующим кавалерийской бригадой. Вайцман был уверен, что через два-три года его бывшие подчиненные станут бригадными генералами, а вот он дивизионным – навряд ли, и потому принялся оказывать им содействие на правах ветерана 2-й армии, представив вновь прибывших некоторым командирам полков и бригад, среди которых были генерал-майор Сергей Волконский и полковник Павел Пестель.

С Волконским друзья сошлись сразу, а Пестель им не понравился, хотя Нарышкин после часто встречался с ним по службе и даже был зван в гости.

Первый из Пестелей – Вольфганг прибыл в Россию из Саксонии, чтобы основать в Москве почту. От него и пошла «почтовая династия» этого немецкого рода.

Отец Павла Пестеля в двадцать один год возглавил Московскую почтовую контору, а в двадцать два удостоился ордена Владимира и звания надворного советника. Семья Пестелей к тому времени почти целое столетие жила в России.

В 1792 году Иван Пестель женился на Елизавете Ивановне, дочери известной в то время писательницы Крок, и 24 июня 1793 года у них родился сын. Его назвали двойным именем Павел-Михаил и крестили в лютеранской церкви.

Служба у Ивана Пестеля шла удачно, и он даже имел особое тайное поручение от императора Павла читать письма и копии с «неблагонадежных» пересылать в Петербург.