Разоренный год

Теперь Сенька понял и это. Бока у него ныли, да и Андреян руки разминал и кошель свой за пазухой ощупывал.

— Верно, что с носка, — подтвердил он. — А это, молодец, что же за храм будет?

— Храм это Спаса-на-Рву, Василий Блаженный прозванием, — объяснил Кузька, которому, видимо, на самом деле все в Москве было знакомо. — Царь Иван Грозный построил, эвон кто! Вот каков это есть храм!

— Да уж… что уж… — только и развел руками Андреян. — Чудеса! Чу-де-са… Так как же нам, добрый человек, добиться в кузнечный ряд?

— Пойдем! — сказал Кузька.

И он повел Андреяна с Сенькой по торговым рядам, где люди тоже продавали и покупали, но не было ни такой давки, ни такого крика.

ПОЛТИНА БЕЗ АЛТЫНА

Рядов этих в Москве на торгу было множество. Для каждого товара был свой ряд лавок, где сидели купцы и толкались покупатели.

В одном ряду торговали мужскими шапками, и ряд этот так и назывался: шапочный мужской ряд. В другом ряду продавались лапти, и он назывался лапотным. В охотном ряду можно было купить живую и битую птицу; в домерном продавались домры и бубны; в суровском — шелковые материи.

Андреян и Сенька только дивились всему этому изобилию разнообразных товаров, когда проходили вместе с Кузькой по пушному ряду, по коробейному, москательному, скорняжному, подошвенному, свечному, ветчинному, медовому, калашному… Казалось, все богатства русской земли были свезены сюда, в белокаменную Москву, — покупай, что хочешь, только денежки выкладывай! А Кузька все таскал и таскал Андреяна с Сенькой по рядам, переходя из одного торгового ряда в другой. Попутно он словно высматривал кого-то в толпе, но ни Андреян, ни Сенька не замечали этого, потому что в каждом ряду открывались новые чудеса.

Вот целая гора Козьмодемьянских сундуков, обитых белой жестью либо желтой латунью. Вот бухарский ковер величиной с целый огород. Вот индийская парча — такой не увидишь ни у попа на ризе, ни на шубе у боярыни.

Ни Андреян, ни Сенька не обратили внимания, что было их с Кузькой трое, а каким-то путем стало четверо: рядом с Кузькой шагал теперь какой-то хват с серебряной серьгой в ухе, вышагивал как ни в чем не бывало, перекидываясь с Кузькой отрывистыми словами.

В сапожном ряду над дверьми лавок развешаны были сапоги разных цветов и размеров. У Андреяна сапоги совсем прохудились — дырки от пропалин и заплата на заплате, — и он решил заодно, на всякий случай, прицениться и к сапогам.

Приглянулись Андреяну добротные юфтевые сапоги на толстой подошве и железных гвоздях.

«Таких сапог, — подумал Андреян, — вовек не сносить, если не работать в них у горнушки. В кузне-то ведь искры летят во все стороны — и от горнушки и от раскаленного железа, когда обковываешь его на наковальне. Ну да ладно! — решил Андреян. — В кузне и в старых сапогах еще потопчусь. А новые пока что пускай в сундуке полежат».

У Сеньки сапожонки тоже были не больно казисты. У Арины же и вовсе нет сапог: в лаптях ходит. Нет, не укупить Андреяну столько. Придется с этим подождать: может быть, как-нибудь прикопятся денежки. А пока что только прицениться.

— Уважь — скажи, — обратился Андреян к владельцу сапожной лавки: — во сколько эта пара станет?

Но торговец словно не расслышал слов Андреяна. Насупившись, он глядел куда-то мимо.

Андреян обернулся.

Кузька со своим вдруг объявившимся приятелем стоял в стороне, а позади Андреяна остановились с полдесятка хохлатых панов в богатом платье и с саблями на боку.

Андреян поглядел на шляхту, вспомнил о Мурашах, о сгоревшей кузнице и об избенке своей, от которой тоже остались одни головешки… вспомнил… и ничего не сказал. Он только рукой провел внизу, по сборам зипуна, чтобы убедиться, здесь ли Сенька. Но Сенька был на месте; он тоже разглядывал товар, висевший на жерди над входом в лавку; и поглядеть Сеньке тут было на что.

Сапоги с высокими голенищами и сапоги вовсе без голенищ… Сапожищи такие, что Илье Муромцу были бы впору, и крохотные сапожонки на годовалого младенца… Сапоги черные, сапоги красные, желтые, голубые, зеленые…

Андреян снова повернулся к торговцу и повторил вопрос:

— Так как же? Цена, спрашиваю, вот этим какая будет?

Торговец словно очнулся от сна.

— Цена? Вот этим? — затараторил он, ухватив Андреяна за рукав. — Бери-выбирай любые, мил человек. Юфть казанская, работа рязанская. Сто лет носить будешь — не износишь. Какие тебе?.. Вот эти? Цена этим полтина с алтыном, а с тебя для круглого счета ровно полтину возьму. Ты, мил человек, сам-то откуда?

— Из-под Шуи мы, — сказал задумчиво Андреян, окончательно решив, что к таким сапогам ему не подступиться.

— О! — всполошился торговец. — Выходит, земляки мы с тобой! И я-то ведь шуйский!

— Какой деревни? — заинтересовался Андреян.

— Деревни?.. — замялся торговец. — Так как же? Фу ты, запамятовал! Ну как же? Вспомнил, вспомнил, мил человек! — И он просиял весь. — Деревня Трубачеевка, под самой под Шуей. Ты-то сам не из Трубачеевки ли?