Разорванный круг

Секретарь парткома Пилипченко не выносил этих инсценировок. С рабочими он беседовал каждый день, но не у агрегата, когда дорога каждая минута, — находил для этого другое время. Он был предельно безыскусствен и честен, — за эти черты и избрали его секретарем партийного комитета, — и никогда не принимал бы участия в инсценировках, устраиваемых журналистами, если бы не Карыгин. Тот упорно твердил ему, что надо учитывать соотношение своего авторитета и авторитета директора. У директора он неизмеримо выше, и наращивать его не обязательно. А корреспондентам все равно нужен объект из руководящих работников. Отказываетесь вы — они Брянцева тащат. И получается нонсенс: институт — организация общественная, а представляет его директор.

Противоречивые чувства испытывал Валентин Герасимович Пилипченко к Карыгину — и антипатию и уважение. В причинах антипатии он разобраться не мог — она возникала откуда-то из подсознательных глубин, — а вот уважение обосновать мог. Крепко политически подкован Карыгин, с чутьем, дальновидный, бывалый. Такому по плечу деятельность любого масштаба. Ну как ему, молодому партийному работнику, вчерашнему цеховику, не прислушаться к этому ветерану.

Ни в приятели, ни в подшефные к Карыгину Пилипченко не напрашивался. Карыгин пришел к нему сам в тот знаменательный вечер, когда секретарь парткома провел свое первое в жизни общезаводское партийное собрание. Хорошо провел. Задел в докладе многих, вызвал бурные споры и был очень доволен собой. Даже секретарь райкома Тулупов, уходя, крепко пожал ему руку и шепнул: «Ну вот видишь, паниковал, отказывался — не потяну, не справлюсь. А как сразу заворачиваешь! Так и держи».

Уставший от шестичасового напряжения Пилипченко пришел в партком и сел отдохнуть, выкурить одну-другую папиросу, продлить ощущение того радостного подъема, который дает сознание хорошо сделанного дела.

Вот тут и зашел к нему Карыгин «на огонек», как он сказал.

— Хорошее собрание? — спросил Пилипченко со свойственной ему непосредственностью.

— Собрание хорошее, а доклад дерьмовый.

Пилипченко даже подскочил на стуле.

— Почему?

— Вы походили на сумасшедшего автоматчика, который поливает огнем всех подряд, — и чужих и своих. Надо быть похожим на артиллериста: выбрать одну точку и лупить по ней.

Пилипченко сидел сраженный и озадаченный. Карыгин принялся пояснять:

— Вы пощипали многих, и многие остались вами недовольны. Не так нужно, дорогой мой дебютант. Нужно вытащить за ушко одного человека и показать его с фасада. Потом, когда и он, и весь зал будут думать, что вы приметесь за другого, опять его показать, теперь с тыла. Затем с одного бока, с другого. Все будут видеть, что вы умеете бить насмерть, и каждый будет вам благодарен, что минули его…

Способность Карыгина ухватить самую суть, увидеть то, чего не видят другие, дать свое истолкование фактам, свою оценку постоянно удивляла Пилипченко.

Сидели они как-то раз на директорской оперативке в кабинете Брянцева. Брянцев всегда слушает начальников цехов и отделов терпеливо, пока до конца не выскажутся, не прервет человека, если тот только явно не заврется или не выйдет из положенного регламента. И на этот раз он долго слушал разглагольствования Гапочки, у которого все были кругом виноваты, в том числе и директор. А когда Гапочка уселся на место, покручивая усы, придающие ему сходство с Тарасом Бульбой, Брянцев неожиданно сказал:

— Дорогие мои руководители, признайтесь откровенно, не надоело ли вам каждый день сидеть по часу на селекторе, возводить друг на друга обвинения, предъявлять друг к другу претензии и заставлять меня и главного инженера разбираться в том, кто прав, кто виноват, кто, простите, врет без всякой меры, кто в меру, а кто говорит правду? Вот нас полсотни человек. По часу в день — пятьдесят человеко-часов, и не каких-нибудь, а отнятых у самых квалифицированных людей на заводе, у «мозгового центра», я бы сказал. Вы же в конце концов не цирковые лошади, которые ходят по манежу до тех пор, пока дрессировщик щелкает бичом. Может, обойдемся без ежедневной оперативки? Учредим совет начальников цехов и отделов, который собирался бы накоротке два раза в неделю и все решал полюбовно.

Начальники цехов сначала опешили от такого предложения. К оперативке они привыкли и как обходиться без нее — даже представить себе не могли. Но поразмыслили — и согласились.

На другой день оперативки уже не было.

Пилипченко слушал тогда Брянцева и никакой крамолы в этом новшестве не увидел, никакой политической оценки ему не дал. А Карыгин сразу же, как только они вышли из кабинета, сделал развернутый анализ действий директора, да такой, что дух захватило.