Разрубленное небо

— Я не знаю твоего господина, — сказал Артем, позу и местоположение не меняя. — Вдруг он из тех, кого бы я предпочел никогда в этой жизни не видеть. Так зачем мне идти к нему самому? Назови мне его имя, и, может быть, тогда я встану и пойду.

От такого ответа незнакомец явно растерялся. Наверняка ему велели не применять силу, но пленника к господину проводить. А тут непредвиденная заминка.

Вот этого, как вывел Артем за четыре месяца, и не хватает подавляющему большинству японцев — умения импровизировать на ходу. Они убеждены, что на все есть готовые формы, като, достаточно изучить их, а потом знай применяй. На любую ситуацию, уверены они, найдется своя форма. А вот Артем был уверен как раз в обратном — не на любую.

Наморщив лоб, самурай задумался. За то время, что он размышлял, какой-нибудь Каспаров успел бы расщелкать дюжину-другую сложнейших шахматных задач, а какой-нибудь повар — приготовить замысловатое блюдо из десятка ингредиентов.

— Мой господин, он сейчас там, — незнакомец вытянул руку в сторону двери, ведущей во внутренние покои дома. — Это Годайго, император-монах, отрекшийся от престола три года назад. Мой господин никак не мог допустить, чтобы вас увидели вместе или чтобы кто-то мог догадаться, что вы встречались. Поэтому пришлось тебя похитить. Я вижу, — он торопливо и предостерегающе выставил вперед открытую ладонь, — ты намерен спрашивать меня еще о чем-то. Нет. Я все сказал, что мог. Остальное ты услышишь от моего господина. Вставай же…

На сей раз его слова прозвучали чуть ли не умоляюще.

Артем не стал далее упрямиться. Во-первых, все равно приволокут к этому таинственному господину, как говорится, не мытьем, так катаньем, а по пути можно еще и по ребрам получить. Ну и во-вторых, экс-император — фигура не одиозная, не какой-нибудь пират с Окинава или предводитель племени айнов, вполне себе респектабельная фигура, пригласи эта фигура в гости по-человечески, и Артем бы пришел. Есть же способы сделать так, чтобы людей не видели вместе. Что мешало этому экс-императору — если это действительно он, а мне не приврали, чтобы поднять с пола, — так вот, что ему мешало явиться, закутавшись в три плаща, под огроменной шляпой-амигаса с нависающими, как у гриба-поганки, полями? Как когда-то делал сам Артем. Странно все это…

Артем поднялся на ноги. Поднялся самостоятельно. И вот что удивительно — после принудительной промывки желудка ему и в самом деле полегчало. Ноги, руки слушались, голова более-менее прояснилась, и схлынула та странная апатия, которая донимала пуще остального.

— Иди за мной, Ямомото-сан. — Незнакомцу не удалось утаить нешуточное облегчение, когда Артем поднялся на ноги.

Видимо, от напряженного разговора с упрямым гайдзином у аскетического самурая сдали нервишки, вон как задергалась жилка над правым глазом, а вместе с ней и весь глаз пришел в движение…

Стоп, стоп… Нервный тик, правый глаз. Что-то больно знакомое сочетание, где-то совсем недавно он это уже… И Артем вспомнил. Ну конечно! Взятый Такамори в плен монах-сохэй. Он говорил, что их с напарником нанимал на кровавую работу самурай, у которого дергался правый глаз. Совпадение? Ох вряд ли…

С теми же ощущениями на душе, с которыми Артем шел следом за самураем с нервным тиком, наверное, иные идут на эшафот.

Они прошли через помещение, единственным украшением которого была бронзовая статуэтка Будды в углу. Самурай с нервным тиком отодвинул следующую дверь, сразу за ней обнаружились двое вооруженных людей. Они в традиционной японской позе, на пятках, сидели в двух шагах от двери, глядя на проем. Оба настолько не походили на самураев, что быть ими никак не могли. И вообще Артем с ходу не смог занести их в соответствующую социально-кастовую клеточку. Самурайских мечей за поясом не было ни у одного, ни у другого. Оба наголо бриты, сбриты даже брови. Из-за последнего (а также памятуя, что идет к императору-монаху, и о том, что этот самурай нанимал для покушения тоже монахов) Артем предположил бы, что и сейчас перед ним монахи. Вернее, сохэй — монахи-воины. Правда, от монашеского в них, кроме побритости, пожалуй, ничего другого и не было. Одеты во вполне мирские широченные штаны-хакама и в хаори на голое тело, за поясами кинжалы-танто в ножнах (и больше, кстати, из оружия ничего). Взгляды у обоих свирепые — какое там к лешему смирение во взгляде, которое вроде бы должно отличать монахов от людей мирских.

— Пропустите, — раздался голос из комнаты.

Бритоголовые стражи отползли на коленях в стороны, открывая Артему проход. Он сделал несколько шагов вперед, остановился посреди весьма небольшой комнаты. И весьма же скромно убранной. Да, стиль гармоничной пустоты у них тут в почете, однако наблюдалось даже какое-то показное убожество. Низкий столик из неструганого, нелакированного дерева. В углу лежат свернутые трубкой нечто вроде одеяла — сиротского вида, из дешевой ткани. Лежащий рядом подголовный валик затерт до невозможности, такое впечатление, что хозяин пользуется им с рождения. Стены не украшены даже каким-нибудь захудалым какэмоно.