Разсказы

Я могу съ гордостью сказать, что всегда исполнялъ свои обязанности. Теперешній будетъ у меня сто вторымъ. Много, не правдали? И со всми я обходился такъ хорошо, какъ только могъ. Ни одинъ не могъ-бы пожаловаться на меня. Мн попадались даже ветераны тюрьмы, которые успокаивались, видя меня въ послдній моментъ, и говорили: "Никомедесъ, я радъ, что это ты".

Чиновникъ оживлялся при вид благосклоннаго и любопытнаго вниманія, съ какимъ слушалъ его Яньесъ. Онъ чувствовалъ подъ собою почву и говорилъ все развязне.

– Я также немного изобртатель, – продолжалъ онъ. – Я самъ изготовляю приборы, и, что касается чистоты, то большаго и желать нельзя. Хотите посмотрть ихъ?

Журналистъ соскочилъ съ кровати, точно собирался бжать.

– Нтъ, очень вамъ благодаренъ. Я и такъ врю…

Онъ съ отвращеніемъ глядлъ на эти руки съ красными и жирными ладонями, можетъ быть отъ недавней чистки, о которой онъ говорилъ. Но Яньесу он казались пропитанными человческимъ жиромъ, кровью той сотни людей, которые составляли его к_л_і_е_н_т_у_р_у.

– А вы довольны своей профессіей? – спросилъ онъ, желая заставить собесдника забыть его намреніе почистить свои изобртенія.

– Да что подлаешь! Приходится мириться. Мое единственное утшеніе состоитъ въ томъ, что работы становится меньше съ каждымъ днемъ. Но какъ тяжело дается этотъ хлбъ! Если бы я зналъ это раньше!

И онъ замолчалъ, устремивъ взоръ на полъ.

– Вс противъ меня, – продолжалъ онъ. – Я видлъ много комедій, знаете? Я видлъ, какъ въ прежнія времена нкоторые короли разъзжали повсюду, возя за собою всегда вершителя своего правосудія въ красномъ одяніи съ топоромъ на плеч и длали изъ него своего друга и совтника. Вотъ это было логично! Мн кажется, что человкъ, на обязанности котораго лежитъ вершить правосудіе, есть персона и заслуживаетъ нкотораго уваженія. Но въ наши времена всюду лицемріе. Прокуроръ кричитъ, требуя головы подсудимаго во имя безчисленнаго множества почтенныхъ принциповъ, и всмъ это кажется справедливымъ. Являюсь потомъ я для исполненія его приказаній, и меня оплевываютъ и оскорбляютъ. Скажите, сеньоръ, разв это справедливо? Если я вхожу въ гостинницу, меня вышвыриваютъ, какъ только узнаютъ, кто я. На улиц вс избгаютъ соприкосновенія со мною, и даже въ суд мн бросаютъ деньги подъ ноги, точно я не такой же чиновникъ, какъ они сами, точно мое жалованье не входитъ въ государственную роспись. Вс противъ меня. А кром того, – добавилъ онъ еле слышнымъ голосомъ: – остальные враги… т, другіе, понимаете? Которые ушли, чтобы не возвращаться, и тмъ не мене возвращаются, эта сотня несчастныхъ, съ которыми я обходился ласково, какъ отецъ, причиняя имъ какъ можно меньше боли, а они… неблагодарные, приходятъ, какъ только видятъ, что я одинъ.

– Какъ возвращаются?

– Каждую ночь. Есть такіе, которые безпокоятъ меня мало; послдніе даже почти не безпокоятъ; они кажутся мн друзьями, съ которыми я попрощался только вчера. Но старые, изъ первыхъ временъ моей службы, когда я еще волновался и чувствовалъ себя трусомъ, это настоящіе демоны, которые, увидя меня одного въ темнот, сейчасъже начинаютъ тянуться по моей груди безконечной вереницей, и душатъ, и давятъ меня, касаясь моихъ глазъ краями своихъ савановъ. Они преслдуютъ меня всюду, и, чмъ старе я становлюсь, тмъ неотвязчиве длаются они. Когда меня отвели на чердакъ, я увидалъ, что они выглядываютъ изъ самыхъ темныхъ угловъ. Потому-то я и требовалъ доктора. Я былъ боленъ, боялся темноты; мн хотлось свта, общества.

– И вы всегда одни?

– Нтъ, у меня есть семья тамъ въ моемъ домик въ окрестностяхъ Барселоны. Эта семья не доставляетъ мн непріятностей. Она состоитъ изъ кота, трехъ кошекъ и восьми куръ. Они не понимаютъ людей и поэтому уважаютъ и любятъ меня, какъ будто я – такой же человкъ, какъ вс остальные. Они тихо старются подл меня. Мн ни разу въ жизни не пришлось зарзать курицу. Мн длается дурно при вид текущей крови.

Онъ говорилъ это прежнимъ жалобнымъ, слабымъ, униженнымъ тономъ, точно чувствовалъ, что у него медленно отрываются внутренности.

– И у васъ никогда не было семьи?

– У меня-то? Какъ у всего міра! Вамъ я все разскажу, кабальеро. Я уже такъ давно ни съ кмъ не разговаривалъ!… Моя жена умерла шесть лтъ тому назадъ. He думайте, что она была какой-нибудь пьяной, грубой бабой, какою рисуется всегда въ романахъ жена палача. Это была двушка изъ моей деревни, съ которой я повнчался по окончаніи воинской повинности. У насъ родились сынъ и дочь. Хлба было мало, нужда – большая. Что подлать? Молодость и нкоторая грубость характера толкнули меня на эту службу. He думайте, что это мсто досталось мн легко. Пришлось даже прибгнуть къ протекціи.