Разум и чувство

Дом был очень красив и великолепно обставлен. Юных леди немедленно проводили в просторную и уютную комнату. Раньше в ней жила Шарлотта, и над каминной полкой все еще висел вышитый цветным шелком пейзаж ее работы, доказывающий, что она с пользой семь лет воспитывалась в престижной столичной школе.

Поскольку обед мог быть приготовлен только через два часа, Элинор решила воспользоваться этим временем, чтобы написать письмо матери. Через несколько минут Марианна тоже села за стол и разложила перед собой письменные принадлежности.

– Я уже пишу домой, Марианна, – сказала Элинор. – Может быть, тебе лучше отложить свое письмо на пару дней?

– Но я же не маме пишу, – проговорила Марианна и поспешно опустила голову, словно желая избежать дальнейших расспросов.

Элинор промолчала, сделав вывод, что она пишет Уиллоби. Немного поразмыслив, она пришла к еще одному выводу: все-таки они, несомненно, помолвлены, хотя и пытаются сохранить это в тайне. Последнее хотя и не принесло полного удовлетворения, все же ее обрадовало, и она продолжила письмо с большей охотой. Марианна закончила свое послание всего лишь через несколько минут. Судя по всему, она сочла достаточной короткую записку, которую затем поспешно сложила, запечатала и написала адрес. Элинор показалось, что фамилия адресата начинается с «У», но за это она бы не поручилась. Марианна тут же позвонила и поручила вошедшему лакею отправить письмо двухпенсовой почтой,[1] что и было сделано.

Марианна все еще пребывала в чрезвычайно веселом расположении духа, но вместе с этим была очень возбуждена, и это тревожило Элинор. С приближением вечера возбуждение заметно усилилось.

За обедом она почти ни к чему не притронулась, а когда они затем расположились в гостиной, явно прислушивалась к шуму проезжавших мимо экипажей.

Элинор была очень рада, что миссис Дженнингс была чем-то занята у себя в комнатах и не могла наблюдать за происходящим. К тому времени как подали чай, Марианне пришлось пережить не одно разочарование, потому что всякий раз экипажи останавливались у чужих дверей. Но тут раздался громкий стук, возвещавший о приходе гостя. Элинор была уверена, что вот-вот на пороге появится Уиллоби, а Марианна даже встала и направилась к двери. Воцарилась гнетущая тишина. Не выдержав ожидания, Марианна открыла дверь, сделала несколько шагов к лестнице, прислушалась и через несколько минут вернулась в гостиную вне себя от волнения. И это было понятно, ведь ей послышался голос любимого человека. Не удержавшись, она воскликнула:

– Ах, Элинор! Это Уиллоби! Это он!

Она уже была готова броситься в объятия вошедшего, когда узнала в нем полковника Брэндона. Спокойно перенести такой удар оказалось выше ее сил, и Марианна тотчас же покинула комнату. Элинор тоже была разочарована, но обрадовалась полковнику Брэндону вполне искренне. Ее только огорчало, что человек, столь преданный ее сестре, понял, что та не испытала ничего, кроме горя и разочарования, увидев его. И она тут же получила возможность убедиться, что поведение сестры не осталось им незамеченным. Он проводил Марианну взглядом, полным грусти и растерянности, и даже на время забыл о необходимости соблюдения элементарных приличий по отношению к другой сестре. Едва поздоровавшись, он спросил:

– Ваша сестра больна?

Немного смутившись, Элинор ответила утвердительно и поспешно заговорила о головных болях, плохом настроении, дорожном утомлении – словом, обо всем, что могло оправдать невежливое поведение Марианны. Полковник выслушал ее с величайшим вниманием и, видимо, за это время успел взять себя в руки. Больше он к этой теме не возвращался, а только сказал, что счастлив видеть сестер в Лондоне, после чего поинтересовался, как они доехали и как поживают общие знакомые.

Еще некоторое время они продолжали вести светскую беседу, нисколько не интересную обоим, при этом оба пребывали в унынии и думали о другом. Элинор очень хотелось спросить, в Лондоне ли Уиллоби, но она боялась причинить своему собеседнику боль, упомянув имя его соперника. В конце концов, не зная, о чем говорить дальше, и стремясь сказать хоть что-нибудь, она спросила, все ли время, с тех пор как они виделись в последний раз, он провел в Лондоне.

– Да, – ответил он после некоторого колебания, – почти. Один или два раза я уезжал на несколько дней в Делафорд, но вернуться в Бартон было не в моих силах.

Его слова, а также тон, которым они были произнесены, немедленно напомнили ей все обстоятельства его отъезда и последовавшие за этим назойливые подозрения миссис Дженнингс. Она даже испугалась, что ее вопрос свидетельствовал о значительно большем любопытстве, чем она на самом деле испытывала.

В гостиную вошла миссис Дженнингс.