Разве бывают такие груши (рассказы)

- Вот какая награда ждет у нас за научную организацию работы! - сипло говорил он. - Гонясь за немедленным результатом, они пренебрегают научным подходом, а между тем, научный подход, - и Казаметов назидательно поднял палец, - научный подход к работе делает чудеса! - и он постучал пальцем по столу, отчего побелевший от карбофоса столетник надломился и с сухим треском рассыпался. Казаметов удивленно оглядел останки и, подумав, ушел в библиотеку выяснять причины подобного эффекта.

1978

Семейное счастье

- А кто чавкает? Если ты меня хоть сколько-нибудь любишь, сейчас же перестань чавкать!

- Тебе нельзя есть белый хлеб - и так живот большой, как подушка!

- Оставь горчицу, от нее будет гастрит!

Выйдя замуж, моя жена нашла объект для воспитания. Ночью она будила меня и говорила:

- Не храпи! У храпунов портится сердце!

Утром она уличала меня в том, что я мог бы делать зарядку, поднимать двухпудовую гирю и бегать трусцой вокруг дома, а вместо этого валяюсь до семи часов и ращу живот. Днем она звонила мне на работу и ругалась, заявляя, что обнаружила утром огрызок, который я, оказывается, бросил из окна.

Вечером она не давала мне читать газеты, заставляла "заниматься диссертацией", а сама ходила под дверью и приглушенным голосом, будто боясь выгнать диссертационный дух из комнаты, предупреждала: "Перестань отвлекаться",

За обедом в воскресенье я никак не мог усвоить, каким ножом резать мясо, а каким - яблоко, и по старой памяти хватал пол-антрекота зубами, но когда наталкивался на ее трагический взгляд, уныло начинал отсчитывать третий слева ножичек и четвертую справа вилку.

А однажды в гостях я услышал, как она шептала подруге:

- Понимаешь, я была бы совершенно, совершенно счастлива, если бы... он не был таким демократичным...

И я решился превозмочь себя.

За обедом я выучился есть нужным ножом и вилкой, перестал чавкать, а чай разбалтывал без шума, ждал, пока он превратится в помои, чтобы пить без неприличного тянущего звука. Мне даже понравилось с серьезным видом препарировать апельсин, превращая его в лотос с развернутыми лепестками.

Я начал каждое утро делать зарядку, стал самым известным утренним бегуном в микрорайоне и похудел.

На ночь я заклеивал рот лейкопластырем и перестал храпеть. Сердце мое окрепло, тело - тоже, и я быстро защитил кандидатскую.

Она радовалась. Но только поначалу. Когда она порывалась по привычке прикрикнуть на меня за столом, я хитро хватал пластмассовые щипцы и брал ими тоненький ломтик черного хлеба. Ей нечего было возразить. Утром я сразу срывался с постели и несся на улицу, прежде чем она успевала проснуться. А вечером я не подымал головы от стола, а она бродила мимо, садилась на диван, вставала и уходила, а я выводил формулы, рисовал графики - я писал докторскую до поздней ночи, когда она давно уже спала.

Однажды я проснулся, услышав непонятные звуки, и увидел, что она тихо подвывает, сидя на кровати и раскачиваясь всем туловищем. Я сдернул с губ лейкопластырь, пытаясь ее успокоить, но она, отмахнувшись, припустила пуще, и я, отчаявшись, решил, что упустил что-то самое важное.

Я мучительно соображал, в чем еще я не преуспел. Утром, расстроенный и бледный, я забылся настолько, что не побежал на улицу и не сделал зарядки, а за завтраком облился манной кашей и, хлебнув горячего чая, забулькал им, прополоскал во рту, чтобы остудить, а когда виновато взглянул на нее, увидел, что глаза ее, широко открываясь, оживают, и вот она уже с победной улыбкой кричит:

- Не тяни чай! Мало того, что булькаешь чаем, еще и не бегаешь! Посмотри на свой живот! Там жир!

Я загляделся на ее счастливое лицо и понемногу начал понимать.

Больше я не бегаю, ем белый хлеб, толстею и не занимаюсь, а она вдохновение пилит меня. Я, лениво растянувшись на диване, слушаю. "Пусть уверяет других, что она теперь не совершенно счастлива, - благодушно думаю я, - чем надрываться над докторской, лучше сделать счастливым близкого человека, тем более - для этого так мало надо!"

1976

Моя любовь

Моя любовь к человечеству не абстрактна - я люблю и понимаю всех, кто меня окружает.

Я понимаю и табельщицу Аллу Михайловну, над которой смеются в нашем отделе, когда она, упорно ловя все новых слушателей, твердит, что соседи увели у нее из холодильника курицу. Все убегают и отмахиваются, а я, понимая, каково это всю жизнь жить в коммуналке, внимательно слушаю, сочувственно киваю и вызываюсь напечатать ей заявление в милицию.