Разведчик Линицкий

– Если бы ты знал, Ваня, как я скучаю по своей Катеньке, по Галочке и Борисику. Я ведь не видел их уже почти год. Как они там?

– Я тоже скучаю по Наде. Вчера получил от нее письмо. Она в Москве, неплохо устроилась.

– А мои в Харькове. Маме, правда, легче стало… Иван Андреевич! – Линицкий повернулся к Шклярову и взял его за петлицы пальто. – Ты явно получишь меньший срок, чем я… Дай мне слово… Нет, дай мне честное слово, что если ты каким-либо случайным образом доберешься до Харькова раньше меня, то сообщи Катюше, лично или письменно, что в случае, если она не сможет ждать моего возвращения и вздумает выйти замуж, или что-либо в этом роде, то я не смогу больше жить, так как жизнь для меня без Кати бесцельна. И если я, узнав об этом, потом приеду как-нибудь, то лишь для того, чтобы убить ее, а потом себя.

– Я, конечно, ничего такого передавать не буду, даже если и случайно окажусь в Харькове, потому что уверен, что Екатерина Федоровна верна тебе и будет ждать тебя, сколько бы ни понадобилось.

Линицкий немного успокоился, не спеша пошел вперед. Шкляров молча следовал за ним.

– Скорей бы уж суд! – вздохнул Леонид Леонидович.

16 ноября 1936 года Суд защиты государства, заседавший девять дней, вынес решение по этому делу. В итоге суд признал Линицкого виновным лишь в «проведении коммунистической пропаганды в полицейской тюрьме в ходе следствия», в нарушении закона о защите общественной безопасности и порядка в государстве и в «нанесении ущерба белоэмигрантской организации, связанного с кражей документов из сейфа». Линицкий был приговорен к двум годам и восьми месяцам каторжных работ в тюрьме для политических преступников, двум с половиной годам лишения прав и высылке из Югославии навсегда. Иван Андреевич Шкляров, укравший сумочку Марии Дмитриевны Пепескул, был осужден на 10 месяцев тюремного заключения и к изгнанию из Югославии навсегда. Иншлихт – к трем годам строгого тюремного заключения, трем годам лишения прав и к изгнанию из Югославии за принадлежность к шпионской организации. Федор Ардальонович Дракин – на шесть месяцев. Наказание все отбывали в тюрьме города Сремска Митровица.

Ротмистр Альбин Комаровский, не подпавший под статьи уголовного уложения, был выслан в административном порядке в Болгарию на основаніи § 280 закона Уголовно-процессуального кодекса, который гласил: «Если Суд получит убеждение в полной невиновности обвиняемого, или если обнаружит обстоятельства, исключающие вину, или если найдет основания для обвинения недостаточными – он освобождает подсудимого тотчас же, руководствуясь принципом свободного убеждения судей».

Югославские власти оценили по достоинству скользкую личность Комаровского. Высылая его из страны, они не дали ему нансеновского паспорта. Шеф русского отдела тайной полиции Николай Губарев перед его высылкой вызвал Околовича и, назвав точную дату, когда «красный ротмистр» будет в отдельном купе подъезжать к границе, намекнул, что никто не усомнится в его самоубийстве…

Но все обошлось. Околович не стал идти на убийство соратника. В Софии Комаровского встретили с распростертыми объятиями Фосс и его помощники. Изгнанному из Югославии Комаровскому они поручили работу среди русской молодежи в Болгарии, уже подмятой незримыми руководителями.

Решение суда усилило распри в среде руководителей и разброд среди рядовых членов. У руководителей террористических организаций и групп стали возникать подозрения в отношении друг друга, «красная агентура» мерещилась им повсюду. Даже сенатор Трегубов вынужден был заключить: «…кроме раскрытой шпионской линии Линицкого должна существовать другая, более конспиративная разведывательная организация большевиков, на обязанности которой лежит освещение заметных лиц местной русской эмиграции. Поэтому надлежит рекомендовать организациям РОВС не убаюкивать себя тем, что ликвидирована шпионская группа Линицкого, и удвоить свое внимание и осторожность, памятуя, что враг не дремлет, и его разведывательные щупальца незаметно проникают в нашу среду и цепко ее опутывают».

Процесс серьезно поколебал устои белоэмигрантских организаций, занимавшихся террористической деятельностью, и фактически парализовал их активность.

3.

Освободившись из тюрьмы раньше всех, Фёдор Ардальонович Дракин сразу стал хлопотать о визе, чтобы покинуть Югославию, вернуться в Россию и воссоединиться с семьей. Но не все оказалось гладко. Ему стали чинить препятствия. Югославские власти не могли ему простить, что он, будучи на хорошем счету в Министерстве путей сообщения, оказался советским шпионом. А тут еще и безденежье началось. Он написал письмо жене, объясняя сложившуюся ситуацию. Мария Николаевна показала письмо дочери и стала с ней советоваться, что же делать. А потом села писать мужу ответ:

«Дорогой Федичка!