Разведка боем

— До чего же хитрый человек делал, — сказал он с едва заметным акцентом. — Везде, где требуется, оговорки сделаны, что данные «источника» нуждаются в дополнительных проверках, а кое-где вообще обозначено, что подозревается провокация против надежных товарищей. А в другом месте и совсем из других источников все эти «сомнительные места» находят полное подтверждение. От-чень умно все сделано. Кто же это так постарался, неужели ты, товарищ Агранов? Хотя ты-то как раз и можешь, клиентура у тебя образованная, что закажешь, то и напишут, не так, а? — Он запрокинул голову с длинными, вьющимися черными волосами, придававшими ему сходство с поэтом-декадентом, и не слишком весело рассмеялся. — Может быть, следующий раз они и на меня такое напишут?

— Как себя вести будешь, Яков Христофорович, — без улыбки ответил ему Артузов. — Известно, что заговоры часто проваливались как раз потому, что их руководители слишком мало доверяли друг другу. Всем советую об этом помнить. Не передраться бы нам раньше времени…

— Поэтому я и предлагаю — никому из нас к представительным постам не стремиться. Гораздо лучше управлять событиями, оставаясь в тени, — сказал Агранов. — Случится, не дай бог, конечно, что-нибудь с Феликсом Эдмундовичем, которого все мы глубоко уважаем, давайте все дружно ставить на его пост Вячеслава. Он человек очень способный и… управляемый. Главное для всех нас — полная победа мировой революции. И каждый, кто этому мешает, должен уничтожаться беспощадно, невзирая на прошлые заслуги. Все согласны?

— Разумеется, — кивнул Петерс. — Контрреволюция развивается везде, во всех сферах нашей жизни, она проявляется в самых различных формах, поэтому очевидно, что нет такой области, куда не должна вмешиваться ЧК. А что в каждый данный момент является контрреволюцией, будем определять мы. А вот когда с ней будет покончено окончательно, тогда и подумаем, каковы заслуги каждого и чем они должны быть вознаграждены. По справедливости.

— Говоришь, как по писаному, тезка, — похвалил его Агранов. — Так и нужно будет объяснить в газетах, когда мы устраним всех действительных и потенциальных мятежников. Без последней фразы, конечно…

— Сообщить же Дзержинскому о наличии антисоветского заговора поручим Ягоде. Ему Феликс поверит…

— Только надо добавить, что выступление намечается на день открытия съезда. Тогда им некогда будет перепроверять разведданные. И будем настаивать, чтобы аресты начать немедленно, — сказал Трилиссер.

— Можно даже начать их, не ожидая санкции. За исключением самых важных лиц. И кроме того, я бы хотел добавить в списки еще десяток фамилий. Они там почему-то пропущены, — поддержал его Артузов.

— Такую инициативу мы приветствуем, — снова засмеялся Петерс.

— У кого-нибудь еще есть подобные пожелания?

Расставались, распределив обязанности, в приподнятом настроении. Лишь на прощание Агранов, как бы между прочим, спросил у Петерса, есть ли в его распоряжении абсолютно надежные воинские подразделения, на случай непредвиденных обстоятельств.

— Есть в Алешинских казармах три конвойные роты, которые будут выполнять любые мои приказы. Муралову они не подчинены.

Муралов, командующий Московским военным округом, был фанатичным сторонником Троцкого, и сказать с уверенностью, какова будет в предполагаемых событиях его позиция, было трудно.

— Не беспокойтесь, с Троцким побеседуют другие люди. Твои конвойцы потребуются для другого. У меня тоже есть абсолютно верная рота, подготовленная к боям в городе, — если вдруг контрреволюция выступит раньше времени.

— А у тебя-то откуда, Яков? — удивился Петерс. — Из стукачей и шпиков сформировал?

— Завербовал среди военспецов. Чем я хуже Льва Давидовича? — отшутился Агранов.

Часом спустя взволнованный, даже забывший побриться Ягода перехватил Дзержинского у дверей его кабинета.

— Совершенно неотложное дело, Феликс Эдмундович. Второй час вас караулю. Разрешите войти и доложить.

— Нет у меня времени, Генрих Григорьевич. Скоро совещание в Кремле, а мне еще доклад писать надо. Завтра коллегия, там и доложите. Или к Менжинскому идите.

— Никак невозможно, Феликс Эдмундович. Если вы не выслушаете меня, вынужден буду через вашу голову обратиться к Владимиру Ильичу. Или к Троцкому.

Упоминание о Троцком было точно рассчитанным ходом. Дзержинский дернул головой, зло сжал губы.

— Хорошо, заходите. Даю вам пять минут.

Ягода в отведенное время уложился.

— Вы понимаете, о чем говорите? — медленно спросил Председатель ВЧК, как всегда при сильном раздражении резко побледнев. От волнения польский акцент стал особенно заметен.

— В такой сложный, почти критический момент вы заявляете, что половина руководителей партии и армии — предатели и заговорщики. При сохраняющейся опасности наступления белых и накануне открытия съезда…