Ну а сейчас срыв наступил раньше, когда начались пусть и не столь значительные в масштабе всей войны, но необъяснимые поражения. И прежде всего — на уровне верховного командования. В Реввоенсовете и Главкомате не так уж много по-настоящему крупных и волевых полководцев. Там либо талантливые дилетанты, вроде Троцкого, способные побеждать за счет стратегической слабости противника и предельного напряжения сил своих войск, либо царские генералы и полковники из посредственностей, пожелавшие путем смены флага получить недобранное раньше. Они сейчас просто растерялись, не понимая, за счет чего практически разбитая врангелевская армия нашла в себе силы вновь перейти в наступление, причем используя совершенно новые тактические приемы. То, что красные командармы и комдивы знали и умели, внезапно потеряло всякую ценность.
Одно дело — бросать против рот и батальонов корпуса и дивизии, аналогично вооруженные, пользуясь вдобавок тем, что сражения происходят в чистом поле, где огневому и численному перевесу красных белые могут противопоставить только личную храбрость и высокую боевую подготовку. И совсем другое — столкнуться с ситуацией, когда противник перешел к тактике стремительных фланговых ударов, глубоких охватов с прорывом на всю глубину стратегического построения, массированному использованию артиллерии и авиации и прочим достижениям военной науки отдаленного многими десятилетиями будущего.
— В конце концов, — констатировал Берестин, блаженствуя в почти забытом комфорте кают-компании стоящей у стенки морзавода и ремонтирующейся после не совсем удачного покушения «Валгаллы», — сейчас сработал фактор, который мог бы проявиться и без нашего участия. В силу своего образовательного и интеллектуального уровня белая армия могла бы выиграть войну еще в девятнадцатом. Уцелей Корнилов, окажись сразу Врангель на месте Деникина, а Слащев на месте Май-Маевского, сумей Колчак вовремя разобраться с чехами и Семеновым… В этом смысле хороший пример — гражданская война в Испании. Так что, Андрей, не обязательно ссылаться на сверхъестественные силы… Принцип Оккама забывать еще рано. Да и заметь, нас с тобой сейчас нет на фронте, а Слащев с Кутеповым продолжают одерживать впечатляющие победы…
— В твоих словах, безусловно, присутствует резон, — кивнул Шульгин. — Да только не совсем. Сослагательное наклонение. Если бы Деникин не был Деникиным… А почему не наоборот? Если бы Ленин не был Лениным, все решилось бы еще проще. Однако тогда было то, что было тогда, а теперь все иначе. И я не могу согласиться, что наше участие в этой войне так уж несущественно. Не боевое участие, а вот именно психологическое. Когда я оказываюсь на передовой, я просто физически ощущаю, что мое присутствие меняет саму, если угодно, ауру Реальности. Я заведомо знаю, как должны развиваться события, и будто заставляю их происходить в соответствии с этим знанием. Хотелось бы выяснить, что в подобном случае происходит на той стороне фронта. Как себя чувствует противостоящий субъект? Осознает ли он, что повинуется чему-то, давящему на него извне, или же нет? Вот о чем надо бы подумать…
— А ты уверен, что все происходит именно так? — спросила доселе молчавшая Сильвия. — Или просто ощущаешь? Пробовал сознательно принять определенное решение и посмотреть, как оно воплощается? Экспериментально выяснить, что есть следствие твоих прямых действий, а что развивается само по себе?
— Не уверен. В том-то и дело. Пока просто догадываюсь. Ну а вот хотя бы…
Новиков нажал кнопку, включающую большой настенный экран. Яркая зеленая линия обозначила на карте Европейской России положение фронта на текущий момент. Упираясь правым флангом в Дон, она поднималась к Харькову, через Полтаву шла к Днепру и, немного не достигая Киева, резко сворачивала на юг, к Одессе.
— Для двух месяцев совсем неплохо, — сказал Андрей. — Мы так планировали, и так получилось. На этом фронте можно и остановиться. До весны. Провести мобилизацию, накопить резервы. За зиму очистить Кавказ. А большевики пусть окончательно доведут на своей территории народ до ручки. Пока война не окончена, никакого НЭПа у них не получится, а без него Совдепия способна развалиться и сама собой.
— Если вам это позволят, — меланхолически произнесла Сильвия.
— Опять ты о том же! — вскинул голову Шульгин. — Ну, знаешь правду, так скажи, сколько же можно каркать, как Сибилла!
— Сибилла — Сильвия, очень похоже, — без улыбки вздохнул Берестин. — И у той и у другой смысл предсказаний становился ясен только задним числом. Вперед они не умеют…
— Отчего же. Смысл моих предсказаний очевиден заведомо. Я просто не знаю пока, откуда и в какой форме придет ваша очередная беда. Разве так трудно понять, задолго до вас и без вашего участия все «исчислено, взвешено, предрешено». Наивно думать, будто вы вчетвером способны что-то изменить, даже если сейчас вам все удается. Тем трагичнее будет итог.
— Как у вас, аггров? — спросил Новиков с живостью.
— Не так, как у нас, иначе, но тем не менее…