В лагере для интернированных Маргарет и Мишель были размещены в здании, в котором, видимо, ранее находилась или маленькая гостиница, или пансионат для туристов. Наша встреча была очень трогательной и в то же время для меня крайне тревожной. Ведь я не мог сообщить Маргарет, что в лагерь меня поместили на очень короткое время специально для прощания с ней и нашим сыном, которому тогда уже было девять месяцев. После этого мы будем опять вынуждены расстаться на неопределенное время. Тяжело было видеть радость Маргарет, вызванную нашей встречей и надеждой, что мы уже никогда больше не расстанемся. Не менее тяжелым состояние мое было и в результате того, что я увидел моего любимого малютку. Неужели мы не увидимся больше никогда или в лучшем случае – не скоро? Этот вопрос меня не покидал ни на минуту.
В этом же доме, где проживала Маргарет, были размещены, как я уже указывал, вдова погибшего во время войны летчика, принца Италии, бельгийская графиня Изабелла Русполи, жена французского генерала Анри Оноре Жиро и жена его брата, арестованные немецкими оккупантами после того, как генерал на подводной лодке направился в Африку. Я обязан оговориться, в книге Жиля Перро «Красная капелла» Русполи упоминается как итальянская княгиня. Она мне лично говорила, что она бельгийская графиня и только вдова итальянского принца.
К моменту моего прибытия во Фридрихроду у Маргарет уже были близкие и очень дружеские отношения с перечисленными мною тремя дамами. Это вскоре сказалось и на моих отношениях с ними. Именно благодаря этим отношениям мадам Жиро и графиня Русполи удовлетворили нашу просьбу стать свидетелями, крестными родителями в католической церкви во Фридрихроде при крещении нашего сына Мишеля. Крещение состоялось, в церкви собралось немало народу, а после службы мы собрались в узком кругу у нас в комнате, и хозяйка пансионата, которая обеспечивала нашу обычную кормежку, угостила обедом.
Графиня Русполи сблизилась с нами еще в большей степени. Однажды она попросила меня зайти к ней в комнату, так как хотела поговорить со мной. Войдя в комнату, я был поражен, увидев огромный золотой крест, думаю, что не преувеличиваю, он был длиной не менее 25 сантиметров. Меня пригласили сесть, и между нами состоялся доверительный разговор. Графиня рассказала о своей жизни в Бельгии до выхода замуж за итальянского принца, о своей близости к королевской семье, в особенности к сестре Леопольда 111, которая тоже стала женой одного из итальянских принцев.
Изабелла Русполи высказала свое предположение, что ее арест в основном был вызван ее близкими отношениями, частыми встречами с командующим фашистскими войсками в Бельгии и на севере Франции. Она указала, не называя его фамилию и фамилии других встречаемых ею немецких офицеров, что среди них, видимо, находились те, которые не всегда соглашались с политическими и военными планами Гитлера. Так, один из них, имеющий высокое звание в немецкой армии, якобы, по ее словам, одно время был советником в Китае у Чан Кай Ши. Этот крупный военный, повторяю, якобы на одном из совещаний у Гитлера предупреждал, что план «Барбаросса» нереален. Ему, этому высокопоставленному офицеру, удалось иметь близкие контакты с советскими советниками у Чан Кай Ши, ознакомиться с «военной мощью» Советского Союза, а это означает, что Германия еще далеко не готова к началу военных действий против этого мощного государства. Этим объяснялось, по ее словам, по существу, его отстранение от командования действующей армией. Я впервые услышал тогда, что этот офицер относится с огромным озлоблением к гестапо и с огромным недоверием к имевшей место игре в проповедующейся разведывательной деятельности службы контрразведки.
Графиня внесла некоторую ясность в причину, побудившую её вести со мной подобный разговор. Мне даже показалось, что о том, что он состоится у нас с глазу на глаз, знала и Маргарет. Видимо, Изабелла Русполи была предупреждена Маргарет по двум пунктам. Во-первых, она могла сообщить графине, что гестапо ведет еще следствие по моему обвинению и она опасается, что меня могут вновь вызвать на допрос, то есть она или не понимала в то время, что с Паннвицем у меня возникло «сотрудничество» во имя интересов моей Родины, Советского Союза, или не верила в реальность такового и возможности спасения нашей жизни. Во-вторых, уже зная к этому времени, что я являюсь офицером Красной армии, а это она могла узнать не от меня, а от Елены Кемпы или Паннвица, боялась, что я захочу вернуться на Родину, а это могло вызывать у нес нервную напряженность, так как она могла предполагать, что я захочу, чтобы и она с нашим сыном перебралась в Советский Союз. Нервную напряженность могло вызвать у нее и то, что я смогу, возвратившись на Родину, отказаться от них.