Разведка - это не игра. Мемуары советского резидента Кента.

Оказывается, машина ударилась о перебегающего тропку зайчика, убив его. Как нам пояснили, это бывает очень часто. Я воспользовался тем, что гестаповцы заговорили с нами, и задал вопрос, что означают узкие тропки, сжатые ветками хвойных деревьев. Смеясь, гестаповец объяснил мне, что широкая автодорога может помочь летящим вражеским самолетам определить место своего нахождения и облегчить выбор правильного направления полета.

Уже через пару часов за полночь мы остановились у огромного серого здания. Я вспомнил, что, гуляя в 1941 г. по Берлину, я видел это здание и узнал тогда – в нем расположено PCXА, в том числе и гестапо. Раньше это здание принадлежало Академии художеств. Это была Принц-Альбрехшграссе, 8. Если память мне не изменяет, то оба гестаповца высадили нас из машины и завели в дом, но... Маргарет не пустили дальше, а заставили остановиться внизу в вестибюле. Меня же вскоре вызванные два надзирателя препроводили в погреб, где размещалась «главная тюрьма» гестапо, в нее помещали только особо опасных государственных преступников.

Я еще не успел покинуть вестибюль, как двое сопровождавших нас из Брюсселя гестаповца, получив от охранника какой-то конверт, вскрыв его, заставили Маргарет выйти из здания. Не успев со мной попрощаться, Маргарет, заплакав, была вынуждена выполнить полученное распоряжение быстро, так как ее подталкивали гестаповцы. Только потом я узнал, что ее сопроводили в большую женскую тюрьму, размещавшуюся на Александерплац, от ведущего следствие гестаповца Ортмана.

Вопреки имеющимся в литературе вымыслам я увидел Маргарет только после того, как было принято решение направить нас обратно в распоряжение начальника зондеркоманды Карла Гиринга. Тогда я еще не знал, что подразделение гестапо уже переместилось в Париж.

Что касается вымысла в части моей встречи с Маргарет, необходимо уточнить.

В книге Леопольда Треппера «Большая игра» я прочитал: «На первом же допросе Кент заговорил. Гестаповцам было достаточно пригрозить ему разлукой с Маргарет...» (с. 157). В дальнейшем описании событий автор указывает, что он «17 ноября встретился с Корбеном», и тот в ответ на высказанную возможность предательства по отношению к нему Кента ответил: «Единственный, кто мог бы меня скомпрометировать, это Кент. Но он советский офицер, а советские офицеры не предают...» (с. 157).

Французский писатель Жиль Перро в своей книге «Красная капелла» утверждает, что Кент, то есть я, впервые заговорил только в Берлине, и то после того, как гестаповцы устроили мне на пятый день пребывания в центральной тюрьме встречу с Маргарет, оставив на весь день вдвоем для наших любовных отношений. После этого они пообещали устраивать нам многочасовые встречи, оставляя вдвоем, при условии, что в ночное время я начну давать показания (с. 170). Я якобы дал согласие и встал полностью на путь предательства.

Значительно позднее я убедился, что Жиль Перро и Леопольд Треппер по непонятным причинам, возможно только став на путь моей дискредитации, начиная с первой встречи в Брюсселе в 1965 г. с Маргарет Барча, убедили её в необходимости подобного варианта. Она пошла на провокацию, видимо стремясь, по их совету, помочь моей реабилитации, улучшению ее положения в уже мирной Бельгии, положения сыновей, Рене и Мишеля, в своих написанных воспоминаниях подтверждала эту ложь.

Маргарет пишет, что после того, как она провела десять дней в женской тюрьме, ее доставили на Принц-Альбрехштрассе и там нас оставили вдвоем до 17 часов. После этого гестаповцы якобы сказали мне, что, если я «отвечу на некоторые вопросы в ночное время», «меня они будут согласны приводить на свидание с ней каждый день за исключением выходных».

Итак, я оказался в одиночной камере. Там были крепко закрепленная у одной из стенок койка, к другой стороне накрепко прикрепленный стол, одна табуретка и небольшая параша. Боюсь сейчас точно сказать, какова была площадь камеры. На одной из малых стенок, напротив входа, под потолком было небольшое оконце, снаружи «защищенное» металлическим щитом. В дверях было небольшое окошечко – кормушка, через которое впоследствии передавали мне пищу, но оно было открыто. Только потом я заметил, что в коридоре у моей двери на стуле круглосуточно дежурил гестаповец. Подобные дежурные находились и у некоторых других, особо охраняемых камер.

Я был удивлен и проявленными ко мне «уважением» и «доверием». Оказавшись в камере, надзиратель, не успев покинуть ее, закрепил мои руки за спиной в наручники. Правда, только днем они были за спиной, а ночью замыкали спереди. Свет в камере горел круглые сутки. Режим был очень строгий.