Андрей Дышев

Разведрота

СЫНОК

В первых числах июня на пике Инэ Большого Кавказского хребта погиб альпинист, инженер из Москвы Сидельников. Домбайские горноспасатели, снявшие тело с ледника, были несколько удивлены тем, что лидер связки, семнадцатилетний Геннадий Ростовцев, не смог припомнить имени погибшего.

– Вы с ним первый раз в горах? – спрашивал у Гешки начальник спасотряда.

– Нет, не первый, – отвечал Гешка.

…Все произошло в несколько секунд. Сидельников сорвался спиной вниз, пролетел метров тридцать, дважды натягивая веревку тугой струной и дважды вырывая старые крючья, которые выскакивали из тела скалы, как гвозди из почтового ящика. Гешку, который не успел пристегнуть себя к страховочному крюку, развернуло лицом к стене и сорвало с узкого карниза, как муху с кончика хлыста, но он увидел Сидельникова в этом страшном полете. Инженер упал на лед боком, содрал с головы полскальпа. Минут через двадцать, когда Гешка, едва не теряя сознание от боли в руке, сумел спуститься вниз, лицо Сидельникова посинело, а гематома стала такой огромной, что он не мог говорить и даже открыть глаз.

Это был третий несчастный случай в горах, свидетелем которого стал Гешка, но лишь впервые он почувствовал, насколько сам был близко от гибели.

Сидельников прожил еще пять суток. О его смерти Гешка узнал лишь неделю спустя, когда на дачу, где он прятал от лишних глаз свою загипсованную руку, пришла его подруга Тамара. Они выпили с ней водки. Гешка потом плакал, закрывая лицо белыми от гипсовой пыли пальцами. Тамарке это не нравилось. Она кривилась, ходила по комнате со стаканом в руке и говорила сквозь зубы:

– Ладно, хватит тебе… На нервы действуешь.

Последние три года они учились в одном классе. Тамара продавала Гешке по очень скромным ценам видеокассеты, спортивную одежду и всякую другую импортную мелочь, которую регулярно привозил из-за границы ее отец. После выпуска они вдвоем поехали в Болгарию на Златы Пяски и с той поры стали уже в деталях интересоваться личной жизнью друг друга.

– Значит, ты передумал поступать в МАИ? – спросила она, когда Гешкину руку освободили из тисков гипса и он немедля предложил девушке махнуть на дикие пляжи в Крым.

– Потом!

– Суп с котом! Не пудри мне мозги.

– Осенью меня папик в армию отправляет. Он у меня перестроился, объявил бой семейному протекционизму…

Впрочем, отец обещал Гешке, что тот будет служить в пяти минутах ходьбы от дома. Гешка мысленно рисовал перед собой схему района, но в пределах пяти минут ходьбы никакой воинской части припомнить не мог.

Отец улетал в очередную командировку.

– Если придет повестка, бери паспорт и прямиком к военкому. Он в курсе дел, ждет тебя… Что из Будапешта привезти?

«Бросаешь ты меня, фатер, на ржавые гвозди», – думал Гешка, стоя у окна и провожая взглядом отца. Прапорщик Саша с узкой, как у лисы, физиономией распахнул дверцу черной «Волги». Отец, здороваясь с ним, как сторублевую купюру, протянул руку. Чин! Гешка у зеркала примерил отцовскую шинель. Волосы легли на плечи и закрыли вышитые золотом звезды на погонах.

– Качман ты нулёвый! – сказал Гешка своему отражению, что на местном сленге ничего хорошего не означало. Отражение скорчило гримасу и быстро скинуло с себя шинель.

Будущее представлялось Гешке Ростовцеву в виде пирамидки из взбитых подушек, причем каждая из них имела свою окраску. Студенческие годы в МАИ умещались в подушке голубого цвета. Женитьба на Тамарке и эйфория, связанная с этим, – в белой. Поездки за границу ждали Гешку в коричневой с красными полосами. Восхождения на Фудзияму, Канченджангу и Килиманджаро таились в ярко-оранжевой подушке. Самая маленькая, черненькая, венчающая пирамиду, означала уход в мир иной. А для подушки цвета хаки, увы, в Гешкиной пирамиде места предусмотрено не было.

Как-то к Гешке зашел неприятный парень с женскими глазами.

– Я брат Сидельникова, – с порога представился он и провел рукой по глазам, будто слезу вытер.

Гешка попытался отыскать сходство этого парня с погибшим Сидельниковым.

– Двоюродный, – уточнил неприятный парень и вздохнул: – Бабки нужны. Памятник ставить будем.

– Сейчас, – кивнул головой Гешка и резко захлопнул перед незнакомцем дверь.

«Брат» звонил минут десять, потом затих.

– Ладно, встретимся, генеральский отпрыск! – забубнило в замочной скважине.

– Долго ждать придется, чучело! – крикнул Гешка, потом поднял трубку телефона, позвонил вахтерше, которая сидела в вестибюле на первом этаже, и сказал ей, что если она и впредь будет пропускать в дом всяких жуликов, то ее уволят с работы.

Наутро с почтой Гешка получил повестку. В парикмахерской он путано объяснял, что ему надо:

– Побольше состригите.

– Польку, что ли?

– Не польку, а совсем…

– Что совсем? Убрать виски? Затылок выстричь?

Гешке стыдно было говорить «налысо».

Вскоре он сидел перед зеркалом уже совершенно спокойный, философски рассматривая свою голову. Череп, оказывается, был у него отвратительной формы. Уши выпирали, как лопухи после дождя. На темечке тлела красная загогулина – горькая память о пике Инэ.