Развеянные чары

— Но это воля Ринальдо, — улыбнулся офицер, — и тем все сказано. Нужно сознаться, что никто из нас не может равняться с ним в отношении успеха. Где бы он ни показался, все так и льнут к нему. Поэтому нет ничего удивительного в том, что и сама Бьянкона добровольно покоряется его пленительным чарам.

— Положим, не очень-то добровольно, — насмешливо заметил Джанелли. — У синьоры Бьянконы в высшей степени страстный характер, а синьор Ринальдо еще превосходит ее в этом отношении. Грозы между ними не менее часты, чем солнечный свет, а бурные сцены — в порядке вещей.

— Этот Ринальдо, по-видимому, властвует не только над публикой, но и над обществом? — сказал капитан, обращаясь к капельмейстеру. — Как же терпят подобное от одного человека и вдобавок еще иностранца?

— Да ведь все ослеплены и ради него забывают о заслугах других, — ответил маэстро с плохо скрываемым гневом. — Когда общество возносит своего божка на пьедестал, оно доходит до смешного в своем поклонении. Положительно создали культ, поклоняясь этому Ринальдо, ничего удивительного, что его высокомерие и самонадеянность переходят всякие границы и он считает себя вправе попирать ногами все, что безусловно не преклоняется перед ним.

Капитан со странной усмешкой смотрел на разгорячившегося итальянца.

— Жаль, что у такого талантливого человека есть столь дурные черты. Впрочем, и талант, может быть, далеко не так велик? Не правда ли, попал в моду, угодил прихоти публики? Бывает же незаслуженное счастье!..

Джанелли, вероятно, с удовольствием подтвердил бы это, но его стесняло присутствие других.

— В таких случаях судьей может быть только публика, — осторожно возразил он, — а здесь она очень щедра в проявлении своих восторгов. Не касаясь заслуженности славы синьора Ринальдо, могу сказать лишь одно: напиши он сейчас самое посредственное произведение, и все превознесут его до небес только потому, что это — его сочинение.

— Весьма возможно, — согласился капитан, — пожалуй, и его новая опера — уже посредственная вещь. Я всецело доверяю вашему мнению и, конечно, буду…

— Советую вам не произносить своего приговора до тех пор, пока вы не познакомитесь с произведениями синьора Ринальдо, — резко перебил его маркиз. — Он совершил непростительную ошибку, одним духом победоносно достигнув вершины славы и сделавшись знаменитостью, что не так легко для других и чего в известных кругах ему никак не могут простить, стараясь принизить при каждом удобном случае. Последуйте моему совету.

Капитан слегка поклонился и ответил:

— С большим удовольствием, маркиз, тем более что человек, которого вы так красноречиво защищаете, — мой брат.

Это заявление, сопровождаемое самой любезной улыбкой, произвело настоящий фурор. Маркиз Тортони в изумлении отступил на шаг, во все глаза глядя на капитана. Маэстро побледнел и прикусил губу, между тем как офицер едва удерживался от смеха. Англичанин, же на сей раз настолько понял разговор, что уяснил себе шутку, сыгранную иностранным моряком с его собеседниками-итальянцами, и эта шутка, по-видимому, очень ему понравилась. Он рассмеялся с выражением величайшего удовольствия, широко шагая, подошел к капитану и стал рядом с ним, выражая таким образом свою симпатию.

— Вам, господа, надо полагать, известно только артистическое имя брата — без тени смущения продолжал Гуго. — Моя фамилия, пожалуй, прозвучала для вас слишком чуждо при общем представлении. Между тем у нас нет никаких оснований скрывать свое родство.

— Ах, капитан, а ведь я слышал о вашем предстоящем приезде! — воскликнул маркиз, с неподдельной сердечностью пожимая руку Гуго. — Но с вашей стороны нехорошо было так подшутить над нами своим инкогнито. Одного из нас по крайней мере вы привели в сильное замешательство, хотя он и вполне заслуживает данного ему урока.

Гуго обернулся, однако маэстро уже незаметно исчез.

— Я хотел немножко позондировать почву, — сказал он, улыбаясь, — что было возможно только при сохранении инкогнито; но это продолжалось бы недолго, так как я с минуты на минуту жду Рейнгольда, его задержали в городе, и я отправился сюда один… А вот и он!

В эту минуту на террасе действительно показался его брат, и для маэстро представился новый повод возмущаться тем, что «обожание общества доходит до смешного», ибо при появлении Рейнгольда сразу смолкли все разговоры, все взоры обратились к нему и во всем обществе произошло заметное движение.