«Поле. поле... Обо мне ни слова», — хотела сказать Наташа, но не могла, комок сдавил ей горло.
— Не надо, Наташа... плакать. Зачем? Свое счастье ты нашла. Он хороший человек...
Она сразу поняла, о ком говорит Громов.
— Нет, нет, — шептала она, задыхаясь от слез. — Ты можешь мне простить, скажи, можешь?
— Простить... Поймешь ли, оценишь ли?.. Простить легко, трудно поверить. Знаю, ты стала другой, и все же... — Он сомкнул ресницы, покусывая губу. — Потом, лучше потом, Зайчонок, когда выйду из госпиталя. Спасибо, что пришла. Мне сейчас боли мешают разговаривать.
Она поняла эти слова как просьбу оставить его в покое.
Наташа встала, минуту смотрела на него молча. Никогда она его не видела таким красивым, как сейчас. Огромным усилием воли она заставила себя выйти из палаты. На улице неудержимо потянуло к Алеше. Она села на попутную машину и через двадцать минут была дома. Ни слова не говоря, разделась и легла в кровать. Она вспомнила о матери, о своем бегстве из дальнего гарнизона и снова расплакалась. Михаил Сергеевич, что-то подсчитывавший в соседней комнате, не выдержал:
— Разбудишь Алешу. Ни к чему эти слезы. Ты, конечно, не призналась ему в своей ошибке? Понимаю, это нелегко сделать, требуется мужество, Наталья.
— Я все понимаю, дядя.
— Ну и отлично, брось реветь, возьми на этажерке письмо, мать прислала.
Она распечатала конверт, торопливо прочитала знакомые строчки и сразу же написала ответ.