Развороченная могила [The Running Grave]

— Как скоро после переезда на ферму Чепмен родилась твоя сестра?

— Она никогда не рождалась.

Страйк подумал, что она, должно быть, неправильно его поняла.

— Я говорю о том, когда Дайю…

— Она не была моей сестрой, — сказала Эбигейл. — Она уже была там, когда мы приехали. Она была Мазу и Алекса Грейвса.

— Я думал…?

— Я знаю, что ты думал. После смерти Алекса Мазу притворилась, что Дайю — моего отца.

— Почему?

— Потому что семья Алекса пыталась получить опеку над ней, после того как он покончил с собой. Мазу не хотела отдавать Дайю, поэтому она и мой папаша придумали историю, что Дайю на самом деле его. Семья Алекса обратилась в суд. Помню, Мазу была в бешенстве, когда ей пришло судебное письмо, в котором говорилось, что она должна предоставить образцы ДНК Дайю.

— Это интересно, — сказал Страйк, который теперь делал быстрые записи. — Были ли взяты образцы?

— Нет, — сказала Эбигейл, — потому что она утонула.

— Верно, — сказал Страйк, поднимая голову. — Но Алекс Грейвс считал Дайю своей?

— О, да. Он составил завещание и назвал Дайю единственным бене… бенефи… как это?

— Бенефициаром?

— Да… я же говорила, что никогда не получала образования, — пробормотала Эбигейл. — Надо бы побольше читать, наверное. Иногда я подумываю о том, чтобы попробовать поступить на курсы или что-то в этом роде.

— Никогда не поздно, — сказал Страйк. — Значит, было завещание, и Дайю должна была получить все, что оставил Грейвс?

— Да. Я слышала, как Мазу и мой отец говорили об этом.

— Много ли он мог оставить?

— Не знаю. Выглядел он как скотина, но семья у него была богатой. Они иногда приезжали к нему на ферму. Тогда ВГЦ не так строго относилась к посетителям, люди могли просто приехать на машине. Грейвсы были шикарными. У моего отца была сестра Грейвса, которая ела у него из рук. Пухленькая девочка. Мой отец всегда пытался завязать контакт с теми, у кого были деньги.

— Значит, после смерти Дайю твоя приемная мать…

— Не называй ее так, — резко сказала Эбигейл. — Я никогда не использую слово “мать” для этой сучки, даже если перед ним стоит “приемная”.

— Прости, — сказал Страйк. — Мазу, значит, унаследовала все, что осталось от Грейвса?

— Полагаю, — сказала Эбигейл, пожав плечами. — Меня отправили в центр Бирмингема вскоре после смерти Дайю. Мазу всегда боялась меня, она не позволила бы мне остаться, если ее дочь умерла. Я убежала с улицы в Бирмингеме, когда собирала деньги для церкви. На вырученные деньги я купила билет на автобус до Лондона и моей бабушки по матери. Теперь я живу в ее квартире. Она оставила ее мне, благослови ее Бог.

— Сколько тебе было лет, когда ты ушла из церкви?

— Шестнадцать, — сказала Эбигейл.

— Ты контактировала с отцом после этого?

— Нет, — сказала Эбигейл, — и это мне как раз нравится.

— Он никогда не пытался найти тебя или связаться с тобой?

— Нет. Я была девиантом, не так ли? Так они называют людей, которые уходят. У него не могло быть дочери, которая была бы девиантом, а не главой церкви. Он, наверное, был так же рад видеть мою спину, как и я его.

Эбигейл выпила еще вина. Ее бледные щеки становились розовыми.

— Знаешь, — резко сказала она, — до церкви он мне нравился. Наверное, я его любила. Мне всегда нравилось быть типа как парень, и он возился со мной, бросал мяч и все такое. Он был не против того, что я сорванец и все такое, но после Мазу он изменился. Она чертова социопатка, — злобно сказала Эбигейл, — и она изменила его.

Страйк предпочел не отвечать на этот комментарий. Он, конечно, знал, что под сильным воздействием возможны алхимические изменения личности, особенно у тех, чей характер еще не до конца сформировался. Однако, по словам Эбигейл, Уэйс был харизматичным, аморальным плутом даже в браке с первой женой, а вторая, судя по всему, была просто идеальной сообщницей в его восхождении к статусу мессии.

— Он начал отчитывать меня за все, что Мазу во мне не нравилось, — продолжала Эбигейл. — Она сказала, что я помешана на мальчиках. Мне было восемь лет. Мне просто нравилось играть в футбол… А потом она сказала, что я больше не могу называть его “папа”, а должна говорить “папа Джей”, как все остальные.

— Это мир мужчин, — сказала Эбигейл Гловер, откинув голову назад, — а такие женщины, как Мазу, знают, где власть, и играют в игру, хотят, чтобы мужчины были довольны, и тогда мужчины позволяют им иметь немного власти. Она заставляла всех девушек делать… то, что ей не приходилось делать. Она это делала. Она была там, — Эбигейл поднял одну руку горизонтально, как можно выше, — а мы были там, внизу, — сказала она, указывая на пол. Она топтала всех нас, чтобы стать чертовой королевой.

— А к собственной дочери она относилась по-другому? — спросил Страйк.