Развратный роман

Как насчет горячего компресса от ирландской зубной боли? — шепнул я ненасытной широкожопой барухе. Блядство! — вздохнула она. — Заткни хлебало, растопырь уретру и продолжай щекотить дупло, усек? (Даю тебе слово, я промолчал больше трех дней.) Общеизвестно, что в самый разгар оживленной салотерки спорить с бабой бесполезно. Так что я продолжал настырно дрючить. Тщетно ломал я себе голову, пытаясь отыскать какой–нибудь заменитель утомляющего порева, но лейб–медик предупредил меня, что любой совет будет принят в штыки. Ее Величество, — пояснил он, — следует почитать превыше всего: даже ради спасения жизни, защиты великой империи или народного счастья она ни на миг не снизойдет до какой–нибудь противоестественной практики вроде тех, что вы предлагаете. Знаю, у нее на службе погибло множество лошадей, но могу удостоверить, что в тот момент наша высокопоставленная пациентка была не в состоянии отличить наездника от скакуна. Ей нужна была живая колбаска на ужин — да побольше подливки! Самое страшное уже позади, причем во многом благодаря вашим великодушным стараниям, и я умоляю вас продолжать, а не оскорблять наш английский слух и развращать наш английский ум практичными, но неуместными советами деградировавшего иноземца. Сейчас она еще способна понимать нашу речь, поэтому придержите язык: заявляя, будто не видите морального отличия между использованием лошади и автомобиля, вы можете схлопотать строжайший выговор от театрального цензора или, возможно, даже Лондонского муниципального совета, если к тому времени ваши услуги будут уже не столь необходимы. Как ученый я также вынужден напомнить вам, что при нынешнем состоянии нашей науки мы пока не знаем, каким образом автомобиль способен воспроизводить собственный род. Так он вещал, пока я приходовал дымящуюся устрицеловку. Пошла уже третья неделя с тех пор, как пал последний отряд, пришедший на выручку, и теперь свободнорожденная душа Англии восстала с оружием в руках против незаконного и деспотического требования, предъявленного ее мужеству. (Хорошо обладать гигантской силой, — сказал Джордж У…м, — но деспотично пользоваться ею в гигантских масштабах.) Кроме того, пробудился спортивный инстинкт нации, которая единогласно решила (как выразила это благородное чувство всего общества Розовая[21]) стать в сторонке и понаблюдать, как будет выкручиваться лягушатник. Словом, по выражению сладкоголосого певца Израилева

[22], я слабел, но не сдавался (ведь я был еще мальчонкой), как вдруг дворец огласился разъяренным воплем, похожим на рык голодного тигра. Сметая любое сопротивление (хоть оно и было пассивным, ибо служанки просто не успевали уйти с дороги), в комнату ворвалась темная гигантская гора мускулов. Несмотря на лигатуру, меня сорвали с мерзкого насеста и, невзирая на мой нежный возраст, швырнули на пол, а затем с ревом, похожим на грохот вселенной в предсмертной агонии, огромный волосатый кишкодер ринулся в разверстую пропасть, которую омаровая верша ненасытной гвельфки распахнула пред его яростной похотью. Тотчас струя вязкого младенческого сочка хлынула из освободившего конца моего счастливого лындика, и вопль непристойной похабщины из пьяного, обкончанного рта императорской жополомши известил мои отключающиеся органы чувств о том, что работа моя завершена. Уже теряя сознание, я все–таки спасся от полного поражения и страшного позора. Джон Браун вернулся к своей бабе…

— И баба приняла его! — фыркнул Архиепископ в заключение исторического раздела своих мемуаров, при изложении коего я так возбудился, что мне приходилось несколько раз умолять об одолжении прекрасную священнослужителеву козу, чей конгениальный мешочек для студня позволил мне выразить на практике солидарность с этим рассказом.

— Пошли! — крикнул Архиепископ — Прогуляемся к верблюду. Моя срака жаждет глотка кончины столь же неистово, как флит–стритские глотки — двойного скотча.

Отмечу лишь в завершение главы, что Ее величество всегда ценила мою услужливость: именно ей обязан я вступлением на духовное поприще и тем завидным положением, которое, несмотря на иностранное происхождение, имею честь в сей области занимать. Однако мой пердильник сгорает от тоски по писеньке, и я вижу, что у Хасана (как я зову дорогого зверька) стояк размером с Пизанскую башню. Пошли — я отсосу у тебя по пути.

CAPITULUM V Аппендикс Короля