Разыскания о жизни и творчестве А.Ф. Лосева

Современные исследователи не жалуют пока «Античный космос». Куда больше внимания уделяется другим составляющим первого «восьмикнижия», а из текста-золушки разве что выдергиваются отдельные фрагменты, причем преимущественным спросом отмечены переводы античных первоисточников. Предлагаемое переиздание, конечно, само по себе облегчит доступ к «Античному космосу», но причины «нежалования», как представляется, так просто не преодолеть. Многое объясняет то обстоятельство, что текст 1927 года был сильно покалечен; сам Лосев свидетельствует:

«Там, где были живые картинки платонизма, – все сокращено. Поэтому „Античный космос“ читать очень трудно. Получилось, что книга состоит только из одних очень трудных первоисточников, которые комментируются, конечно, но зато очень мало живых мест» ¹¹

.

Однако главную трудность текста, видимо, составляет само содержание и сам лосевский замах, в названии «Античного космоса», в этом «и» названия сконцентрированный. Воистину, только титану было под силу сопрячь две необъятные духовные вселенные – античное миропонимание и научные представления Новейшего времени. Необычайно взрывчатый, чреватый мощными истечениями концентрат мысли «Античного космоса» практически развернулся на просторах второго лосевского «восьмикнижия», на страницах «Истории античной эстетики». Здесь получили развитие и ясное освещение многие интенции и намеки, рассеянные в пратексте 1927 года, здесь введены в оборот новые первоисточники и услышаны новые переклички голосов, а некоторые принципиальные моменты в интерпретации античного космоса уточнены и даже существенно пересмотрены ¹²

. Лишь на одно Лосеву не хватило времени земной жизни – заново и в столь же систематической, как в «Античном космосе», форме сопоставить полученную картину мира с научными представлениями конца XX века. Разумеется, тот материал, что предлагается читателю далее, ни в коей мере не является попыткой «дописать» Лосева. Задача наша куда скромнее: из всего многообразия характерных черт современной науки в ее преимущественно «космологической» составляющей указать лишь некоторые образчики, которые или только рядоположены, или существенно пересекаются и солидарны (сообразно семантике связки «и» в формальной логике) с наблюдениями из «Античного космоса». Нужны, видимо, совокупные усилия многих исследователей и обязательно тщательное освоение громадного лосевского наследия, чтобы в тяжеловесном – как и все слишком формализованное – сочетании двух «и» (мы заканчиваем изрядно надоевшую тему параграфа) прочитывался не только неподвижно-объединительный смысл, но и смысл преемства, каузального следования. Того если и не требует, то заранее допускает широкий спектр значений союза «и» в естественном (т.е. подвижном, т.е. живом) языке.

2. О духовной зоркости и вселенском мареве

Приступая к разговору о главных темах лосевского текста, сочтем за удачу возможность воспользоваться веселой подсказкой самого Алексея Федоровича – она среди страниц «Античного космоса»: «можно начать с чего угодно, например с моих очков» (51). И вправду, простейшая конструкция для удержания стекол на выпуклостях лица, до ходульности привычный атрибут учености, эти самые очки в случае Лосева обретают совсем не прагматическое значение, во всяком случае для тех, кому дорог лосевский образ мысли и ощутим ее, мысли, нездешний размах. Явственные на всех фотографиях с далеких – начала века – гимназических лет до недавних изображений конца восьмидесятых годов и будучи единственным инвариантом среди меняющихся черт зримого облика мыслителя, они не только заставляют почтительно вспоминать о титанической работе глаз великого труженика и житейских (в том числе ГУЛАГовских) бедах, они будто являют некое материализовавшееся напоминание о зрении особом, зрении духовном, умозрении «серебряного века» русской философии. Духовные очи Алексея Лосева (добавить еще из когорты: и о. Павла Флоренского, и о. Сергия Булгакова, и Льва Карсавина) не приемлют картину мира как скопища мертвых единиц, понукаемых непреложными «законами природы», – нет, они видят мир живой и пронизанный светом, мир световых ликов, мир осмысленный, мир смысла… Конечно, мы даже и не тщимся одной фразой охватить все реально-исторические переклички и всю глубину оппозиции так называемого материализма и так называемого идеализма, ибо только Лосеву по плечу подобная «одна фраза», да и все громадное его наследие во многом и посвящено-то изучению двух мировоззрений и сосредоточено на критике (нет, не одного мировоззрения в пользу другого, но) каждого из них с одновременной специфической обработкой.