Реализм А. П. Чехова второй половины 80-х годов

Другой вариант этой легенды передает В. Г. Короленко в недавно опубликованном этюде из его записной книжки. Он рассказывает о своей встрече в начале 900-х годов на станции Харцызская со стрелочником, будка которого была недалеко от "песенной" Саур-Могилы. Вспоминая старинную украинскую думу про Морозенка, которого враги замучили на этом кургане, Короленко свидетельствует: "Здесь на месте, близ Савур-мотилы, не помнят ни о Морозенке ни о других пленниках, которых татары выводили, чтобы казнить, на Савур-могилу. Теперь название Савур-могилы объясняют тем, что на ней жили два брата-разбойники: Саватий (которого переименовали на татарский лад и вышел Савур) и младший брат Тимофей; они жили на двух курганах и с этих "могил" подавали друг другу знаки - сигналы". ("Близ Савур-могилы". Из старой записной книжки Вл. Короленко. Журн. "Огонек" № 32, 1957, стр. 18.)

Отзвуком этой легенды является рассказ объездчика в "Счастье" Чехова: "Тут, где-то на этом кряже... когда-то во время оно разбойники напали на караван с золотом; золото это везли из Петербурга Петру императору, который тогда в Воронеже флот строил. Разбойники побили возчиков, а золото закопали, да потом и не нашли".2 М. П. Чехов сообщает, что в семье Чеховых в Таганроге долго-жила няня Агафья Александровна Кумская, любившая рассказывать о "таинственном, необыкновенном, страшном и поэтическом". По мнению М. П. Чехова, "Счастье" написано Антоном Павловичем под впечатлением ее рассказов.

По всей вероятности, эта легендарная Саур-Могила настолько поразила воображение юного Чехова (не может быть никаких сомнений в том, что он побывал на ней, иначе он не смог бы дать точного описания этого своеобразного степного кургана), что писатель решил ввести ее в свою "Драму на охоте" в качестве подходящего компонента для "романтического" пейзажа.

Через три года после опубликования "Драмы на охоте" Чехов в рассказе "Счастье" снова говорит о хорошо запомнившейся ему с юных лет Каменной Могиле, названной теперь уже Саур-Могилой. "Солнце еще не взошло, но уже были видны все курганы и далекая, похожая на облако, Саур-Могила с остроконечной верхушкой. Если взобраться на эту могилу, то с нее видна равнина, такая же ровная и безграничная, как небо, видны барские усадьбы, хутора немцев и молокан, деревни, а дальнозоркий калмык увидит даже город и поезда железных дорог".

Действительно, с вершины Саур-Могилы открываются широкие и далекие горизонты. Жители Саурозки и других сел, расположенных около Саур-Могилы, рассказывают, что иногда, при соответствующем освещении, видны очертания города Таганрога и блеск воды Азовского моря.

А через 10 лет, в рассказе "В гордом углу", Чехов еще раз вспоминает легендарную Саур-Могилу.

Впервые приазовско-степной колорит довольно обстоятельно был представлен в рассказе "Счастье".

Когда читаешь рассказ "Счастье", то невольно вспоминаются слова Чехова о том, что он хорошо знает приазовскую степь и помнит в ней каждую балочку. Старик-пастух в "Счастье" рассказывает про Богатую балочку и то ее место, где она, как гусиная лапка, расходится на три балочки.

Кроме Саур-могилы, возвышающейся над степными просторами, кроме Таганрога, к которому тяготеет приазовская степь, в этом рассказе упоминаются такие селения Приазовья, как Матвеев-Курган, Есауловка, Новопавлоз-ка и другие места б. Таганрогского округа.

В рассказе "Счастье" Чехов впервые показал шлях - широкую степную дорогу, у которой ночевала отара овец и где происходил разговор между пастухом и объездчиком. В рассказе есть упоминание о том, что шлях шел с Еса-уловки на Городище и что то этому шляху везли из Таганрога умершего там царя Александра.

О степном шляхе Чехов говорит и в повести "Степь": "Что-то необыкновенно широкое, размашистое и богатырское тянулось по степи вместо дороги; то была серая положа, хорошо выезженная и покрытая пылью, как все дороги, но шириною в несколько десятков сажен". Воображение Егорушки, героя повести, было поражено этой "размашистой и богатырской" степной дорогой, ках поразила эта дорога Чехова-гимназиста, не раз проезжавшего по этому шляху. Егорушка обратил внимание на деревянные могильные кресты, стоявшие у большой дороги, и жадно прислушивался к страшным рассказам взрослых о разбойниках и убийствах, тайну которых хранил молчаливый степной шлях.

Этот шлях Чехов вспоминает и в письме к А. Плещееву, написанном после поездки по степи весною 1887 г.: "Видели ли Вы когда-нибудь большую дорогу? Вот куда бы нам махнуть! Кресты до сих пор целы, но не та уже ширина; по соседству провели чугунку, и по дороге теперь почти некому ездить: мало-помалу порастает травой, а пройдет лет 10, она совсем исчезнет или из гиганта обратится в обыкновенную проезжую дорогу". (Т. 14, стр. 37.)

В этом же письме Чехов вспоминает, как в 1877 г. он сильно заболел в дороге и провел страдальческую ночь на постоялом дворе еврея Моисея Моисеевича. Этот постоялый двор и Моисей Моисеевич потом перекочевали в повесть "Степь".