Реальность сердца

Герцог пришел в сознание только в поместье Леруа. Там нашелся лекарь, пожилой солидный эллонец, за чье мастерство Леруа ручался головой; мэтр и сам внушал доверие уже одним своим видом. Сопровождал его молоденький ученик. Мэтр Беранже выслушал короткий рассказ Рене, озадаченно покачал головой и приказал своему ученику и слуге обмыть и переодеть освобожденного узника. После внимательного осмотра лекарь, помрачнев, велел выйти вон всем посторонним, кроме Рене и Кесслера, который так и не отходил от Реми ни на шаг, даже пытался помогать ученику лекаря, по виду — своему ровеснику. Рене стоял у окна, стараясь не думать о том, что увидит, когда мэтр Беранже срежет повязки. Неприятного, мясного оттенка занавеси едва заметно колыхались от сквозящего из щелей ледяного воздуха. Рене пробирала липкая потная дрожь, и он пытался уверить себя, что все дело в сквозняке. Что, Леруа не мог найти комнаты получше?! Когда лекарь приступил с ножницами к бинтам, Реми открыл глаза и попытался сесть. Ученик подложил ему под спину подушки, в очередной раз напоил мятным отваром, и герцог сам подал руку Беранже. Под локоть левой подсунули очередную подушку.

— Можете не медлить, я потерплю.

— Это решительно не нужно, — покачал головой лекарь. — Вам дадут сонное питье.

— Ох, перестаньте. Лучше уберите эту дрянь с рук. Она мне порядком надоела…

— Что с вами делали, ваша милость? — Беранже склонил седую голову к плечу, словно примериваясь к предстоящей ему работе.

— Мне не сообщили, как это называется, — усмехнулся Реми. — Что-то такое, не вполне приятное… Приступайте же! Раньше начнете, быстрее увидите…

Рене вздрогнул и отвернулся, глядя в непроглядную тьму, отделенную от комнаты лишь стеклом в объятиях тонкой рамы. Если верить часам, сейчас было время вечерних сумерек; если глазам — то середина ночи, причем какой-то особенно темной, вязкой и непроглядной ночи, какие в Алларэ бывали перед штормами. За спиной происходила долгая, тихая, монотонная возня. Рене наблюдал ее отражение в стекле. Плескалась горячая вода в тазу, и от нее по всей комнате пахло травами, горько и удушливо. Мальчишка-ученик смешивал лекарство, отмеряя в щербатую миску капли из темных флаконов. Лекарь резал бинты, просил Сорена подать ему из большого саквояжа то одну блестящую вещь, то другую. Бруленец исправно помогал, молча и только слишком глубоко дыша, потом вдруг уронил что-то на пол и придушенно выбранился. Лекарь укоризненно кашлянул. Рене не выдержал, обернулся.

— … — ругань встала поперек горла. Обе руки, освобожденные от грязных тряпок, больше напоминали темно-багровое месиво костей и плоти, чем человеческие конечности. Красные припухлые полосы тянулись от запястий к локтям и выше.

— Да, Рене, фехтовать нам больше не придется. — Реми еще и улыбался…

— Вы правы, ваша милость, — мрачно кивнул Беранже. — Я надеюсь, мы сумеем обойтись без ампутации.

— Я тоже надеюсь. — Герцог Алларэ болезненно щурился, отворачиваясь от свечей, стоявших на столике рядом с кроватью.

— Ваша милость, я настаиваю, чтобы вы выпили настойку млечного сока! Мне нужно обработать ваши раны, это займет не менее двух часов!

— Нет нужды, мэтр. Делайте свое дело. — Спорить с Реми, пусть даже неспособным устоять на ногах — дело неблагодарное. Лекарь досадливо покачал головой, вздохнул и запустил руку в мешок с корпией. — Рене!

— Герцог?..

— Я хочу, чтобы вы подробно рассказали мне обо всем, что случилось в столице и стране со дня моего ареста. Начинайте… впрочем, погодите минуту. Сорен…

— Да, мой герцог? — немедленно откликнулся мальчишка.

— Сорен, вас не затруднит положить руку мне на лоб?

— Ваше высочество, немедленно отойдите от окна!