Реанимация

— Але, слушай! Всякую машину в каких местах смазывают? В трущихся! Понял? Ну вот, а ходок — и есть машина. На десяти километрах сколько шагов сделаешь? Больше десяти тысяч! И каждой рукой отмахнешь тысяч по пять с гаком. Понял? Ну, вот и намазывай, где тело касается с телом, да погуще, как булку с маслом, не жалей — оно себя оправдает!

Он так убедительно и напористо говорил, без конца повторяя «ну вот» и «понял», что я, как только вышел со стадиона, сразу бросился в аптеку и купил три коробочки вазелина: две простого и одну борного.

Вечером ужинали в офицерской столовой. Сидели скромно в уголочке. Каждый думал о завтрашних соревнованиях. Наш Сапрыкин задумчиво поглаживал голову и делал пометки в блокноте. Потом каждому сказал о задачах: бегунам пробиться в финальный забег, метателям и прыгунам — не тушеваться и жать на полную железку.

— А ты, Юркин, помни, — сказал он под конец, — за твой вид дают много очков. Пройдешь за пятьдесят восемь минут десятку — команде будет большая польза. Ходоков мало. Дефицит. Усек? Так что назвался груздем — полезай… куда положено.

Спали на новом месте после дороги и тренировки крепко. Впрочем, солдаты всегда крепко спят. Если их не будят.

И вот наступил этот яркий, незабываемый для меня день. Было тепло, по ленинградским понятиям даже жарко. Уже в столовой рано утром, где спортсмены съели по тарелке рисовой каши, по хорошему куску мяса и по два стакана сметаны, было душно. А когда прибыли на стадион, я понял, зачем на всех ходоках были шапочки, белые матросские беретки и даже простые платочки с узелками по углам. Солнце поднималось вверх, а старт был назначен на 12.00. Пришлось себе перед разминкой тоже соорудить шапочку из белого носового платка.

— Чтоб темечко не напекло? Правильно! — крикнул вчерашний рыжий весельчак. Он сидел на траве и делал какие-то немыслимые наклоны к широко расставленным ногам. На голове у него вместо будничной пилотки была роскошная голубая «яхтсменка» с большим пластмассовым козырьком. «Вот как одеваются «зубры», — думал я, основательно разминаясь по своей уже опробованной системе.

Раздалась команда «Приготовиться!», и ходоки, сняв тренировочные костюмы, подошли к линии старта. Стройные, худощавые ребята в аккуратно пригнанных трусах и майках — всего человек двадцать — переминались с ноги на ногу, взмахивали руками и подпрыгивали, как будто собирались взлететь. Я, глядя на них, тоже заразился волнением и начал махать и подпрыгивать, а когда остановился, то на левом бедре у меня мелко-мелко дрожал мускул — настоящая предстартовая лихорадка. Я даже загордился.

— Внимание! — Помощник судьи-стартера, выстроив ходоков в две шеренги, покрикивал наиболее ретивым: — За линию, за линию! Не выходить за линию старта!

Я хоть и помнил, что впереди бесконечные десять тысяч метров, тоже теснился вперед, чтобы выиграть несколько ничтожных сантиметров.

Выстрел! Старт! Теперь только вперед! Хоп, хоп, хоп! Десятком очень быстрых, размашистых шагов я лихо сделал рывок и вышел к самой бровке, видя впереди себя только аккуратный и, как мне показалось, заостренный затылок «индейца» Скрипкина. Как легко идти! Как несет дорожка! Вперед, вперед! Хоп, хоп, хоп! Вот такие приятные мысли теснились в моей неопытной и потому легкомысленной голове. И более того — наддам еще, пойду первым!

Я попытался еще увеличить скорость и обойти

Скрипкина. Даже поравнялся с ним и увидел его иронический взгляд: мол, дерзаешь? Ну-ну…

— Эй, малый, — закричали на трибунах, — на мировой рекорд замахнулся? Смотри, нога отстегнется!

Этот крик немного охладил меня, и я пропустил лидера вперед, «И чего они меня так осадили? Идется-то легко! Ну, ладно, — решил я через сто метров, — буду идти вторым, тоже для начала неплохо!» Хоп, хоп, хоп! Вот уже и первый круг кончается. Интересно, что крикнет Сапрыкин — как я прошел!

— Минута пятьдесят две! Плюс двадцать шесть! Полегче, Юркин!

«Вот это да! Ничего себе я поднажал!» — дорожка так и бежит под ногами.

— Осталось двадцать четыре круга, — раздался скрипучий и равнодушный голос судьи- счетчика.

«Действительно, что это я разогнался? Впереди девять километров и шестьсот метров, надо силы как-то рассчитывать…» И пошел я не только медленнее, но и более расчетливо — в момент сгибания ноги старался мгновенно расслабить бедро и стопу. Походка сделалась более легкой. Но Скрипкин за это время ушел метров на десять.

— Минута пятьдесят восемь! Плюс двадцать!

— А-а-сталось двадцать три!

«И зачем он так тянет — «а-а-сталось»? Нарочно? Так, подсчитаем. Двадцать шесть и двадцать. Значит, имеем в запасе сорок шесть секунд. Неплохо!

Вдруг сзади — сбоку — чук-чук-чук. Часто так и настойчиво. Я покосился вправо: а, это рыжий ходок чукается. Частит как пулемет, чуть ли не бежит.

Соперник поравнялся со мной и попытался обогнать, но я почему-то расценил это как дерзость и ужасно разозлился. Шутил-шутил, а теперь обгоняет! Ишь, какой нашелся! И я прибавил ходу — хоп, хоп, хоп!