Ребята Джо

Следующий сюрприз ожидал его за обедом у профессора Баумгартена. Он уже утратил всякий аппетит после утренней сцены, а теперь окончательно упал духом, когда один из его товарищей весело объявил ему, что собирается в Америку, где почитает своим долгом зайтик «высокочтимому профессору Баэру» и сообщить ему о том, как весело живется его питомцу в Лейпциге. У Ната упало сердце при мысли о том впечатлении, которое создастся в Пломфильде от этих блестящих рассказов, а когда Карлсен прибавил, по-дружески подмигнув ему, что он только намекнет на предстоящую его помолвку с Минной, Нат мысленно взмолился, чтобы морская пучина поглотила этого неудобного друга раньше, чем он достигнет Пломфильда!

Собравшись с мыслями, он с истинно мефистофельской дипломатией просил Карлсена воздержаться от чрезмерной болтливости и наградил его такими сбивчивыми указаниями, что тот только чудом смог бы отыскать профессора Баэра.

Но обед был окончательно испорчен, и Нат ушел оттуда при первой возможности. Он отправился грустно бродить по улицам, не чувствуя больше никакого желания идти в театр или ужинать с товарищами, как это было условлено.

Для своего утешения он подал милостыню нескольким нищим, купил золоченых пряников двум детям и выпил в одиночестве кружку пива за здоровье Дейзи, пожелав себе начать новый год лучше, чем кончился старый. Придя домой, он нашел третий сюрприз, который ожидал его, в виде огромного количества неоплаченных счетов. Их было так много, что он пришел в полное отчаяние, ибо, как и предсказывал мистер Баэр, ничего не знал о ценности денег.

Чтобы расплатиться с долгами, нужно было взять все деньги из банка и затем остаться без цента на следующие шесть месяцев или же написать домой с просьбой о новом переводе. Но Нат скорее решился бы умереть с голоду, чем пойти на это, и первой его мыслью было попытать счастья в игорном доме, куда его часто приглашали товарищи. От этого шага его удержало обещание, данное им профессору Баэру, — не поддаваться подобным искушениям, и теперь он не хотел усугубить свою и без того большую вину.

Он не мог ни занимать, ни просить и совершенно не знал, что ему следует предпринять. Надо было заплатить по всем счетам и продолжать уроки, иначе все его путешествие представляло бы из себя сплошную позорную неудачу. Но как ему существовать это время? Раскаиваясь в своем непростительном легкомыслии, он понял слишком поздно, к чему привела его жизнь за последние месяцы. Одинокий и заброшенный, он часами шагал взад и вперед по своей нарядной комнате, покуда вместе с новыми сметами ему не подали сильно потрепанный конверт с американской маркой в углу.

С какою радостью он распечатал его и погрузился в чтение бесконечных страниц, переполненных добрыми пожеланиями от всех оставшихся дома. Каждый счел нужным приписать кое-что в этом послании, и при виде каждого знакомого имени глаза Ната заволакивались слезами все больше; когда же он дошел, наконец, до короткой записочки мамы Баэр, он не выдержал и, положив голову на руки, горько заплакал.

Слезы облегчили его и искупили те юношеские прегрешения, которые таким тяжелым гнетом лежали на его совести.

— Милые, дорогие мои! Как они верят в меня! И как бы они огорчились, если бы узнали о моем дурацком поведении! Я лучше опять пойду играть на улице, чем обращусь к ним за деньгами! — воскликнул Нат, вытирая слезы, которых он немного стыдился.

Перечитав письмо и горячо расцеловав маргаритку, нарисованную в углу страницы, Нат почувствовал необыкновенный прилив энергии и ясно увидел тот путь, который ему надлежало избрать. Он заплатит по счетам, продаст все свои мало-мальски ценные вещи, откажется от дорогой квартиры и снова переселится к бережливой фрау Тетцель, а устроившись у нее, он, как и многие другие студенты, будет жить какой-нибудь работой.

Конечно, надо отказаться от всех новых знакомств, отвернуться от прежней веселой жизни и снова надеть на себя трудовую лямку. Нат понимал, что таков был единственный честный выход из его положения, но ему тяжело было подавить свое самолюбие и сознаться в своей ошибке, после разоблачения которой ему неминуемо предстояло быть свергнутым с пьедестала, осмеянным, а потом забытым. И Нату при его чутком и впечатлительном характере потребовалось все его мужество, чтобы решиться на подобный шаг.

В эту ночь, когда он сидел один в своей комнате, ему с необыкновенной ясностью припомнился один случай из детства, и он снова пережил в воображении тот памятный день, когда он от страху солгал, а его вместо наказания заставили ударить своего учителя.

«Мистер же Баэр будет больше страдать из-за меня, я готов признать себя дураком, но подлецом я все-таки не буду. Завтра же все расскажу профессору Баумгартену и попрошу его совета. Для меня это равносильно тому, что подвергнуть себя расстрелу, но другого выхода нет. Потом я все продам, заплачу свои долги и займу надлежащее мне место. Лучше быть честным нищим, чем вороной в павлиньих перьях». — И Нат, вспомнив свое происхождение, улыбнулся при взгляде на свою уютно обставленную комнату.