Речи немых. Повседневная жизнь русского крестьянства в XX веке

До вечера мы так простояли, а вечером нас загнали в колхозный сад и закрыли под замок. А немцы, что осталось в домах, какие тряпки там, еда — все это собрали в один дом, закрыли и подожгли. И вот ночь темная, мы под замком закрытые. А вокруг этого сарая охрана стоит, чтобы партизаны не подошли и нас не освободили. Мы сидим и ждем, что сейчас и нас подожгут. Вот такое было тяжелое переживание. Ну, нас как-то не сожгли. Отпустили, наутро отпустили. Пришли мы домой, ни одеть, ни обуть нечего, ни поесть.

Ну а потом немцы куда-то уехали, партизаны опять заняли нашу деревню. Партизаны привезли нам зерна. Потом немцы снова деревню заняли. Согнали всех опять вместе, но уже сортировку произвели: стариков раздельно, а подростков отдельно. Стариков угнали в одну сторону, куда-то в другую деревню. А подростков забрали и погнали километров за двадцать в лагерь. Меня тоже. И вот в этом лагере мы три месяца жили. Давали нам литровую баночку, баланда называлась, это на день, и 200 грамм хлеба. И на допросы гоняли.

Выстраивали на улице, а жили мы в свинарнике. Сделали нам там нары, на нары соломы дожили. Вот три месяца нас так держали. Иногда увозили куда-то. Подойдет машина, полную машину насадят и повезли. А куда увозят, мы сами не знали. Или расстреливали, или что. В общем, мы уж их не видели.

Сколько раз партизаны пытались освободить нас, но никак у них сил не хватало. Ну и потом пришла и моя очередь — посадили в машину крытую вместе с другими. И вот повезли нас до границы с Восточной Пруссией, город, не помню как называется. Там посадили в товарняк и повезли в Германию. Там я была полтора года. Заставляли много работать. Кормить-то — плохо кормили. Били, если сделаешь что не так. С палкой немцы-то ходили. В городе Кельне была. Ести тоже не давали, ходили по помойкам. Все это воровски. Если увидят, то палкой налупят. На фабрике работали у хозяев ихних.

Освобождали нас американцы. Потом привезли уже домой, на свою родину. В деревню я приехала в декабре месяце 1945 года. Дедушка умер, бабушка одна была. Ести нечего было, холод, голод, ни скота, ни коровы, ничего нет. Всю зиму ездила я на салазках на скотомогильник. Не одна я, а все мы… Вот поедем на скотомогильник, день стоишь там, мерзнешь, поглядываешь, привезут ли лошадь, которая пала от чесотки. Был специальный мужик, который кожу снимал. Снимет он кожу, а мы давай рубить, сколько кто схватит. А другой день простоишь, и ничего не достанется. Так вот и жили. Ходили работали в колхозе. Весна пришла, переключились на траву. Суп из нее варили, лепешки пекли.

В 1949 году я замуж вышла. Трудно жили, но дружно. Ходили на танцы в лаптях. Дотемна танцевали! Керосину не было. Потом перешли жить в баню, семья-то большая была. Всяко пришлось пожить-то. Потом муж дом стал ставить, дочка родилась. Работали за трудодни. Ничего не давали нам, одни палочки только бригадир запишет — и все. Сейчас ни одного часа не заставишь лишнего проработать, а я двадцать лет проработала бесплатно. Только вот обидно, что двадцать лет проработала в колхозе, а переезжала в совхоз — и весь стаж пропал. Обидели нас, колхозников. В 1965 году переехали сюда жить, в Пасегово. Хоть сначала и небольшие деньги платили, но все же. Сколько радости-то было! Деньги, живи!

Помню, получку получила 150 рублей, так домой письмо написала, надо же, за месяц 150 рублей заработала. Купили дом, перевезли сюда. Только под крышу поставили, мой муж заболел. Шесть месяцев в больнице пролежал и умер. Пришлось мне самой достраивать дом. Ссуду брала. Ревела, да достраивала! Потом год на двух работах работала. Днем на ферме, а вечером прибиралась в сельсовете, печи топила. Где-то в час-два ночи возвращалась домой. 18 лет в совхозе проработала, имею шестнадцать грамот, первые места по району, совхозу занимала. Все есть, жить можно, пенсию дали, жизнь только подходит к концу, вот чего. Здоровья нет, годы ушли, хотелось бы пожить маленько еще.

Глава 10. Деревня военной поры

«Живой — и не надо ничего больше»

Бучнева Мария Яковлевна, 1924 год, дер. Хлябово, учитель

Работала я в Ананьинской начальной школе. Была заведующей и военруком, вела два класса. Семнадцать лет мне тогда было, как школу приняла. Школа в двух зданиях была — километр друг от друга. Одно-то специально под школу строили, так оно очень худое было, а второй — дом раскулаченного крестьянина, тот, конечно, крепче был. Обстановка в классе — парты черные, деревянные, доска такая же. Пол был некрашеный, мыли его с дресвой, кирпичом толченым, а стены побелкой мазали. Шкаф был, а в нем библиотека. Карта полушарий еще висела — и все. Пособия учебные сами с ребятами делали. Ремонтировали школу сами. Гвоздей, досок не было, а ребята бог знает где и добудут, да и тащат кто гвоздь, кто штырь какой. Парту изломают — сами поправят, так у нас всегда заведено было. Печка стояла «голландка», как выпадет кирпич — булыжник вставим да глиной примажем.