Речка за моим окном

А затем возникает жилая комната, обстановка которой позволяет судить, что действие будет происходить где-то во второй половине девятнадцатого века от рождества Христова. Всё в этой комнате довольно потрёпано, но следы былой респектабельности всё же кое-где проглядывают. К сожалению, предметы обстановки не могут дать представления о роде деятельности их владельца, ибо тут есть и мольберты с начатыми картинами, и глобус, и заспиртованные осьминоги и морские коньки, и карты − игральные и географические, и инструменты − музыкальные, чертёжные и медицинские, схемы и чертежи каких-то механизмов и зданий, колбы и склянки с разноцветными химикатами, а также и книжные шкафы, некоторые из которых набиты не только посудою и объедками, но и книгами в дорогих переплётах. В углу, рядом с чучелом кабана, стоит скелет, временно исполняющий обязанности то ли пугала, то ли вешалки для одежды. В комнате находятся два человека: Евгений Иванович Базальтов − тот же самый автор, но только помоложе его лет на дюжину, без лысины и без очков, и его слуга Тришка − человек неопределённого возраста. Оба спят. Первый − на барской кровати. Второй − на сундуке, свернувшись калачиком и в одёже. Между тем, дверь комнаты время от времени содрогается от тяжкого грохота. В неё кто-то стучит и стучит… И Базальтов просыпается. Его опухшее лицо сонно смотрит на окружающий мир и ничего не может понять.

Базальтов. Где я? Что со мною? Куда я попал? Ведь только что я был в совсем другой комнате и, кажется, с кем-то беседовал… С каким-то подозрительным типом… И за окном откуда-то взялась какая-то речка и куда-то текла к какой-то неведомой цели… Снится — чёрт знает что…

Стук в дверь то усиливается, то ослабевает. Базальтов догадывается спрятаться от него под одеяло. С головою. Но стук от этого не убывает, и тогда Базальтов высовывается и кричит:

Эй, Тришка! Морда пьяная! Поди отопри!

Тришка − ноль внимания. Спит.

Тришка! Что тебе велено?! Уволю, сволочь! Отопри, слышишь, ведь стучит же какая-то сволочь!

Тришка дрыхнет, а дверной крюк отскакивает от нового удара, и дверь открывается. И входит поручик Покровский, грохочущий и пылающий, энергичный и скандальный.

Покровский. Евгений Иванович! Господин Базальтов! Милостивый государь, чёрт бы тебя побрал! Ну не свинство ли это?! Уже двенадцать, а ты до сих пор спишь!

Базальтов. Я извиняюсь − двенадцать чего? Дня или ночи?

Покровский. Дня! Дня! Вставай, каналья!

Базальтов. Нет-нет! Не подходи так близко! Не подходи ко мне так близко! (Как бы защищается руками − трагически и беспомощно.)

Ты с улицы! На тебе − пыль! Жар! От тебя зноем так и прёт! И ты просто оглушаешь меня своим уличным шумом. Тише! Тише!.. (Зевает.) Ради всего святого! Заклинаю: тише!

Покровский(оторопело). Да я уже давно молчу.

Базальтов. Так же нельзя − человек ещё не проснулся как следует, а ты уже орёшь у него над самым ухом! (Зевает.) Тут снится… чертовщина какая-то снится: речка и какой-то гнусный тип, а тут ещё и ты… Да ты, Покровский, хоть по делу-то пришёл или так просто?