Речной король

Гас перекатился на живот и загасил сигарету об пол под кроватью. Красные искры взлетели вместе с дымом, от которого защипало глаза, но ему было наплевать, пожар был бы наименьшей из его проблем. Гас был таким худым, что кости болели от пружин матраса. Хотя он устал, он знал, что спать ему не стоит ни этой ночью, ни, возможно, следующей. Если кто-нибудь примется взвешивать красоту лунного света и глубину человеческой жестокости, что из них перетянет? Лунный свет невозможно удержать в руке, зато жестокость может ранить глубоко. Кто сможет описать цвет лунного сияния, когда его уже сменил яркий свет дня? Кто сможет утверждать, будто бы когда-то существовал, если он всегда был лишь немногим больше, чем сон?

После того как Гас подмел разбитое стекло и выполоскал белье в тазу, он отправился в лазарет. Головная боль и тошнота были вполне реальными, так же как и поднимающаяся температура. Честно говоря, в Хаддан-скул нашлось мало таких, кто скучал по нему. Учителя ощутили облегчение от его отсутствия, он был трудным учеником, спорящим, лезущим на рожон в один миг и скучающим, замкнутым — в другой. Карлин единственная беспокоилась за него, она напрасно искала его, осматривала кладбище и столовую. Когда она наконец отыскала след Огаста, школьная медсестра Дороти Джексон сообщила ей, что в лазарете не предусмотрено часов посещения. Поэтому Карлин не видела приятеля восемь дней, пока он снова не оказался в своей постели. Завернувшись в пальто, словно в одеяло, он таращился в тусклом свете на потолок. Он только что проковырял дыру в старой штукатурке, поступок человека, не имеющего доступа к иным спасительным средствам, кроме как мелкое вредительство. Куски штукатурки валялись на полу и на матрасе. Обнаружив Гаса, Карлин опустилась рядом с ним на кровать, чтобы изучить последствия его гнева. В дыре под карнизом можно было разглядеть облака, квадрат синего неба глядел на них из гнилой дранки.

— Ты ненормальный, — сказала Карлин.

Но на самом деле у его поступка была причина. Вернувшись, он наткнулся на подарок, который братья подготовили, пока он был в лазарете. Окровавленная кроличья лапка, такая свежая, что была даже теплой на ощупь, лежала у него на столе. Гас осторожно поднял ее, завернул в тряпку и отнес этот жуткий талисман в мусор. Так он превратился в отчаявшегося человека, в юношу, который ковыряет дыры в стене, заброшенный на самое дно несправедливостью и стыдом.

— А ты думала, что я нормальный? — спросил он Карлин.

За время своего пребывания в лазарете он ни разу не сменил одежду. Футболка на нем была грязная, волосы нечесаные. Он часто запирался в ванной комнате лазарета, где курил так много сигарет, что у него на коже до сих пор оставалась никотиновая пленка и белки глаз приобрели желтоватый оттенок.

— Я не имела в виду «ненормальный» в отрицательном смысле, — пояснила Карлин.

— Я понял. — Рот Гаса невольно скривился в улыбке, несмотря на отчаяние. Карлин умела это сделать, умела подбодрить его, даже когда он был предельно несчастен. — Ты имела в виду «ненормальный» в положительном смысле.

Карлин уперлась ногами в стену, ее длинное тело вытянулось рядом с еще более длинным телом Гаса. Она подняла руку, заслоняясь от солнечного света, проникающего через потолок, и совершенно не подозревала о том, что ее кожа сделалась золотистой в этом свете.

— Что ты будешь делать, когда пойдет снег? — спросила она.

Гас отвернулся к стене. Невероятно, но он готов был расплакаться.

Карлин поднялась на локте, чтобы посмотреть на него. От нее исходил запах хлорки и жасминового мыла.

— Я сказала что-то не то?

Гас помотал головой, у него в горле стоял комок, и звук, который он издал, напоминал крик той жуткой вороны с кладбища, рыдание, такое безжизненное и надорванное, что оно едва смогло прозвучать. Карлин, вытянувшись, лежала на кровати, сердце ее билось все быстрее, пока она ждала, чтобы он перестал плакать.

— Когда пойдет снег, меня здесь уже не будет, — сказал Гас.

— Нет, не смей! Не валяй дурака, ты, большой ребенок! — Карлин обхватила его обеими руками и покачала взад-вперед, потом пощекотала, зная, что от щекотки он засмеется. — Что я буду делать без тебя?

Именно поэтому Карлин старалась никогда ни с кем не сближаться. Когда была маленькой, она даже никогда не просила собаку и была органически неспособна заботиться о домашних питомцах. Ведь так легко в это втянуться, заботиться, утешать, не успеешь оглянуться, как окажется, что ты уже несешь ответственность за какое-нибудь беззащитное существо.

— Тебя кто-то обижает? — Карлин упала на Гаса сверху. — Расскажи мне все, и они у меня поплатятся. Я сумею тебя защитить.

Гас перевернулся, чтобы скрыть выражение лица. Все-таки существуют пределы унижению, какое он в силах вынести.

Карлин села, привалившись спиной к стене, ее лопатки напоминали по форме крылья ангела.

— Я угадала. Кто-то тебя обижает.