Редактор Люнге

Она взглянула на него, но не могла разглядеть его лица. Он произнёс это «да» так странно, почти печально, почти беззвучно. Она засмеялась и сказала:

— Вы, должно быть, ничего не имели бы против того, чтобы уйти в поле ночью?

— Да, если бы вы были со мною, — отвечал он без размышлений. Потом он раскаялся в своём ответе, сделал два-три слишком быстрых шага вперёд и сказал коротко и ясно. — Чепуха! Какую чепуху я болтаю! Ну, вот мы и дома.

Он открыл дверь и пошёл позади неё по лестнице. В переднюю вышла сама фру Илен, чтобы открыть дверь.

— Боже, Шарлотта, где ты была так долго? — сказала она с упрёком.

Гойбро вдруг подошёл к ней, он засмеялся и сказал:

— Да, вы должны нас простить, мы гуляли — фрёкен Шарлотта и я, мы гуляли.

И фру Илен всплеснула руками, — нечего сказать, хорошую погоду они выбрали для гулянья.

Гойбро ничего больше не сказал, Шарлотта взглянула на него сбоку. Неужели он понял, где она была, и хотел покрыть её? Она готова была провалиться сквозь землю.

Но фру Илен положила конец замешательству, открыв дверь в комнаты и заставивши покрытых снегом людей войти. На Гойбро не было пальто, его втолкнули со всем снегом в комнату. Да, да, прямо в комнату, — смотрите, у них, оказывается, гости, теперь он должен быть хоть один раз действительно любезным.

Молодая, удивительно красивая дама сидела на диване. Она просто заглянула к Иленам по дороге из города, она жила ещё дальше, в Гегдегаугене. Ей хотелось видеть Шарлотту. Её лоб был чересчур белый, а глаза зеленоватые и блестящие. На шее у неё была чёрная бархатная повязка, совсем как у ребёнка.

Гойбро тотчас же успокоился и превосходно занимал дам. Он мало-помалу оживился, нашёл многое, о чём говорить, и показал себя в общем с новой стороны. И Шарлотта и София были удивлены этой переменой в нём. Он знал сам, почему он весело шутил, надо, чтобы молодой даме не было скучно. Её нужно, как следует, заинтересовать. До сих пор он, к сожалению, оказывал Шарлотте слишком много внимания, сегодня вечером ни у кого не должно возникнуть подозрения по отношению к нему, ему надо уметь владеть собою.

Шарлотта часто кидала на него взгляды. От холода на улице его лицо приобрело сильный румянец, он сиял, его слова играли. Под конец она напомнила ему, что он обещал ей некоторые доказательства, нельзя ли ей их посмотреть?

Да, сию минуту он их принесёт.

И он поднялся.

А нельзя ли ей последовать за ним? Шарлотта тоже поднялась. Тогда для него будет меньше хлопот?

— Нет, — сказал он коротко. Она тихо села снова.

Гойбро был уже за дверью. Что с нею произошло? Сегодня вечером она хотела войти к нему, говорить с ним, что это значило? Да, да, он знал хорошо, что сегодня он не стеснял её, его сердце было теперь спокойно.

Он вернулся со своей брошюрой, развернул исписанные листы на руке и сказал:

— Да, вот, значит, доказательства, это маленькая ночная работа. Ха-ха, вам, вероятно, не кажется, что она велика? Нет, я не привык писать, я слишком много размышляю, поэтому работа так медленно подвигается. Но я в самом деле занимаюсь по вечерам.

София спросила:

— Что это такое? Да, но что же это такое?

— Как бы мне это назвать? — ответил он. — Политическое произведение, в самом деле, небольшое предостережёние, трубный звук, по мере сил.

— Ну, было бы, во всяком случае, интересно прочитать его.

— Нет, нет, — сказал он. — Бог знает, выйдет ли вообще что-нибудь из этого. Но ему хотелось закончить работу.

— Я уверена, что она будет хороша, — сказала Шарлотта тихо.

Откуда она могла знать? Он покраснел, он был прямо-таки растроган, сказал спасибо, с неуклюжей улыбкой, и снова обратился к молодой даме на диване. Затем он продолжал рассказывать с того места, на котором остановился, когда его прервали, это приключение на охоте, про которое он начал; дама сказала, что она уже почувствовала запах сосен в комнате. Она тоже была из провинции и только последний год жила в Христиании, она могла так искренно разделять его радость при виде леса и поля и молодняка под открытым небом...

Она говорила мягким, немного слабым голосом.

Затем послышались шаги в передней, Фредрик пришёл домой.

Фредрик не был в хорошем настроении. Со времени открытия стортинга дела приняли ещё более плохой оборот для него, не было уже и речи о том, чтобы поместить хоть самый ничтожный кусочек его науки. «Газета» снова была чисто политическим органом, с передовицами обо всех важных вопросах и с самыми сильными нападками на правительство каждый день.