Redrum 2016

— Может, кого из первого круга возьмешь?

Кардашов покачал головой:

— С твоими послушниками мы до поздней ночи там провозимся.

— Ну да, знаю-знаю. Что ж поделать — не самые лучшие ученики.

— Или учитель? — хмыкнул Кардашов.

Антон лишь укоризненно покосился.

— Тебя проводят. Жди в машине, я минут через десять выйду.

— Можно не провожать, я у вас тут, как дома, считай, — и следователь направился к выходу.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Ждать иерофанта пришлось не десять минут, а добрых полчаса. Он появился на крыльце в мантии нараспашку и с сумкой, набитой всем необходимым для проверки, на плече. Забросил сумку и сам расположился на заднем сиденье служебной «Волги». Кардашов недолюбливал и эту его привычку ездить сзади. Будто генерала какого-то возишь, а не сектанта. Двинулись в тишине — Антон всегда просил не включать музыку. На полдороги Кардашов глянул в зеркало и поймал тяжелый взгляд жреца. Сзади раздалось пощелкивание пришедших в движение жемчужин:

— Тебе не нравится со мной работать, — он именно утверждал, это Кардашов понял точно. — Почему?

Следователь задумался над ответом. Он ни разу за два года сотрудничества не пытался сформулировать причину своей неприязни. Потер седой висок и устало, нехотя сказал, глянув в зеркало:

— Думаю, из-за специфики твоей деятельности. Заговоры, ритуалы, обряды — все эти дела на крови, таинства. Не люблю я это.

Антон кивнул:

— Не любишь, но птичий черепок, который я тебе дал, на шее носишь.

— А это вопрос или утверждение?

— Утверждение.

Кардашов криво усмехнулся:

— А с чего ты взял, что ношу?

— Знаю. Это ведь так и есть.

— Ну да. Ношу. «Мгла слепа в нашем мире, но щупальца ее рыщут среди людских душ, выискивая слабых, чтобы испить их и, окрепнув, пожрать все сущее, и лишь защита на крови — оберег от нее» — так вроде ваши проповедники на площадях кричат?

— Практически дословно воспроизвел. То есть дело не лично во мне, а в сфере моей работы?

— Получается, что так, — вздохнул Кардашов.

— Не могу сказать, что сильно переживал по этому поводу, но рад слышать. Все мы — дети Суритска, никуда от этого не деться. Просто кто-то — приемные и упираются руками и ногами, отказываясь видеть реальную картину мира. А родные принимают со смирением этот мир с его испытаниями и Мглой.

Следователь поморщился:

— Вы все так пафосно и красиво говорите о Суритске, будто это и не трагедия вовсе была, а благодать божья.

— Любая трагедия есть благодать божья, — глаза Антона блеснули, он склонил голову чуть набок, наблюдая за Кардашовым, но голос оставался таким же холодным и отстраненным. — Вопрос в том, для каких богов эта благодать.

— Вот о чем я и говорю. Ваш пафос и попытки придать всему поэтичности и божественности меня раздражают. Я служил на границе Суритска, в карантинной зоне. Два года там провел, в караулы ходил. Дня там нет, солнце больше не касается города. Лишь иногда чуть светает до сумерек. И в этих сумерках с дозорных вышек в бинокль виден частокол вдоль объездной на окраине города. Многокилометровый частокол, и на каждый кол насажено человеческое тело. Что в этом божественного и благодатного? Карантинную зону организовали, повырубив и выкорчевав лес вокруг города на два километра, потому что люди пытаются выбраться из города. И им, соответственно, нужно преодолеть два километра чистого поля, за которым стоим мы. Они идут и идут. Каждую ночь кто-то пытается выбраться. И в лесу постоянно крики людей. Их там ловят и частокол растет. Но многие выходят из леса. А у нас приказ — не выпускать и стрелять сразу на поражение. Войти и выйти из карантинной зоны может только спецподразделение группы сдерживания, разведчики. Знаешь, почему такой приказ?

— Из-за… — Антон замялся. — Особенностей в работе радиосвязи. Нет возможности связаться с командованием и доложить. Там же вся связь теперь голубиной почтой.

— Особенностей? — Кардашов почувствовал, что начинает заводиться. — Это не особенности, это… — и сам замолчал, силясь подобрать слова.

То, что происходило с людьми, пытавшимися воспользоваться рацией или телефоном, до сих пор повергало его в дикий первобытный ужас. Сослуживец Кардашова, вновь прибывший из учебки молодой паренек, стоял на посту, когда к его вышке вышла большая группа перебежчиков. В панике он схватился за рацию, обязательную к ношению в карауле, несмотря на ее бесполезность. Перебежчики прошли, не встретив сопротивления, а разводящий нашел паренька мертвым наутро. Новобранец штык-ножом вспорол себе живот и выколол глаза. Говорят, ему так повелели голоса, поселившиеся в каналах связи возле Суритска. Перебежчиков к полудню настигла группа сдерживания в заброшенном селе и сожгла заживо из огнеметов.

От воспоминаний Кардашова отвлек голос с заднего сиденья:

— Я знаю, что там со связью. И с беженцами.

— Откуда?

— Жемчуг для маски я собирал на берегу восточнее Вороньего мыса. Если ты знаешь, где это.

Кардашов знал. Он почувствовал, как выступил на спине ледяной пот и вздыбились волосы на затылке. Голос за спиной продолжал: