Redrum 2018-2019

— Вскрытие! — Аркадий хмыкнул. — Плохо ты знаешь деревенский люд, друг мой! Их ведь в больницу порой едва ли не на верёвке тащить приходится — как собаку в чужой двор! Мужик на работе надорвался — идут к бабке! Ребёнок скарлатину подхватил — к бабке! Баба рожать собралась — повитуху зовут! А уж если кто здесь, в больнице умер, то вскрыть не дадут ни за что. Ни-ни! Придут всей семьёй с малыми детьми, на колени бухнутся, ревут, Христом-богом молят, последнее отдать готовы, только бы их дорогого покойника не трогал. Разве ж тут устоишь?! Посмотришь на всё это дело, да и махнёшь рукой — выдашь родне тело без вскрытия.

— Много таких смертей?

Аркадий развёл руками:

— Видишь ли, мне о них не докладывают. Да и сам я не сразу догадался записывать. Сейчас мне отец Георгий сообщает (я его попросил), что, мол, такая-то скончалась. А я записываю. Даже тетрадочку завёл. Вот, полюбопытствуй!

Лист тонкой ученической тетради по правописанию был исписан ровным красивым почерком (моему другу каким-то чудом удалось избежать обыкновенного врачебного «недуга» — его записи по-прежнему мог без труда прочесть любой желающий): «1) Анастасия Тихонова, 34 года. Вдова (муж убит в феврале 15-го). Умерла 4 октября 1916 г. 2) Елена Трофимова, 26 лет. Муж на фронте. Ум. 14 октября. 3) Мария Анкушина, 40 лет. Вдова (муж убит вмарте 15-го). Ум. 16 октября. 4) Анастасия Белкина, 24 года. Вдова (муж убит в марте 15-го). Ум. 21 октября….» Всего в списке значилось 18 имён. Умершие женщины были разного возраста, от двадцати до сорока двух лет, но всех объединяло то, что мужья их были мобилизованы и либо погибли, либо пропали без вести.

— И все они были беременны? — спросил я.

Аркадий молча кивнул. Тогда я задал ещё один вопрос:

— А вообще в последнее время в селе рождались живые дети?

— Рождались, — вздохнул мой товарищ. — У тех, кто мобилизации избежал.

Я попытался уложить в голове всё услышанное. Получалась какая-то нелепица. Чтобы навести хоть какой-то порядок в этом мыслительном хаосе, начал говорить вслух. Медленно, с расстановкой:

— Правильно ли я тебя понял, друг Аркадий? В вашем селе по неизвестным причинам скончались почти два десятка беременных женщин… И каждая умершая утверждала, что понесла от своего мужа, убитого или пропавшего на фронте, но явившегося к ней с того света?

— Увы, да! — кивнул Фетисов. Он стоял у окна, скрестив на груди руки, и внимательно смотрел на меня, ожидая моих выводов.

— Единственный вывод, который я могу сделать, таков: в вашей глубинке завёлся опасный душегуб, удовлетворяющий свою похоть за счёт несчастных солдаток, а затем хладнокровно убивающий их вместе с нерождёнными младенцами…

— Я уже думал об этом, Герман, — Аркадий тяжело вздохнул. — И ведь как убивает! Не подкопаешься! Всё выглядит как естественная смерть… Думаю, какой-то яд. Но зачем, чёрт его дери? Зачем?!

Я пожал плечами.

— А что, если это вовсе и не убийца? — продолжал Аркадий. — А болезнь? Разве много, Герман, мы знаем о смертельных инфекциях? Давно ли Кох открыл свою бациллу?! Ту самую, что вызывает чахотку? А вирусы?!

— Я, друг мой, не Шерлок Холмс, — сказал я. — Я не умею распутывать клубки тайн, не поднимаясь с кресла. Я ведь даже не врач, Аркаша, хотя, конечно, некоторое представление об анатомии и физиологии имею.

— То-то и оно, что имеешь! — стёкла очков блеснули в свете лампы. — То-то и оно!.. Я хочу втянуть тебя в одну авантюру. Я хочу, чтоб мы с тобой произвели тайную эксгумацию!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Глухой ночью мы стояли у разрытой могилы в компании двух нанятых Аркадием сельчан, сущих каторжников видом (позже я узнал, что их прошлое и впрямь было уголовным). Небо хмурилось, дул не сильный, но противно лезущий за воротник ветер, падал редкий снег. Мы стояли, окружённые почти кромешной темнотой, которую лишь едва рассеивал тусклый свет единственного керосинового фонаря. Фонарь, впрочем, скорее тлел, чем светил — мы опасались, что огонь увидят в селе.

Обстановка, надо сказать, была ещё та: утопающее в снегах сельское кладбище, с торчащими вкривь и вкось крестами, чёрная стена леса и скрип раскачиваемых ветром елей. Время от времени совсем близко раздавался волчий вой, от чего лошадь испуганно всхрапывала, била копытом и норовила сорваться с привязи. Было не по себе. Не могу сказать, что боялся, но… какой-то холодок нет-нет да и пробегал по телу. Это меня изумило. Я считал, что после войны уже ни что не способно меня напугать. Оказалось, что ошибался. На войне смерть в любой момент может прийти за тобой, обернувшись пулемётной пулей, зеленовато-жёлтым облаком хлора, осколком брошенной с аэроплана бомбы. Там, в траншеях, эта безглазая старуха с косой всегда где-то рядом, и, в конце концов, ты перестаёшь её бояться. А здесь… здесь было что-то другое. Шум ветра и вой волков в этом царстве мёртвых дёргали за некие ниточки души, пробуждая первобытные страхи, неподвластные логическому объяснению.