Redrum 2018-2019

Хозяйка сидела за столом, на котором стояла наполовину пустая бутылка водки, рюмка, открытая банка пустых консервов и тарелка с каким-то салатом, который по большей части состоял из крупно нарезанного лука. На холодильнике трещал старый маленький телевизор, на экране мелькали кадры вечернего ток-шоу. Какие-то люди в галстуках громко кричали и спорили о политике. Женщина за столом следила за происходящим, тяжело опустив голову на подставленную руку. Она была в стельку пьяна.

— Я вам деньги принес. За неделю.

Хозяйка кивнула.

— Клади на стол. Пересчитывать не буду. Верю тебе. Парень ты честный, это видно. Садись, поговори со мной. Скучно мне.

Сергей сел на скрипучий табурет.

— Ну, — пошамкала она губами. — Видел уже? Любку-то? Знаю, что видел, по глазам заметно. Любка у нас девка знатная. Все ее хотят. Еще при жизни так было. Сама-то она хорошая, глупая просто, неразборчивая. Она тут жила, в подъезде в этом. Мамки у нее не было, только батька-алкаш. Не было, понимаешь, человека, который объяснил бы, подсказал, че да как. А я-то что? Она меня любила. Тетей Катей звала. В гости ходила, сидела тут. Вот игрушки свои приносила…

Женщина махнула рукой в сторону. Сергей увидел на подоконнике несколько голых пластмассовых кукол. Миниатюрные стройные «Барби» и огромные «Машки», которые говорят «Мама», если их качнуть. Только все они были страшно поломаны, можно сказать изуродованы. Словно кто-то разорвал каждую игрушку на части, а потом сшил и собрал заново. И сделал это грубо, неправильно, как сумасшедший скульптор-авангардист. Голые пластиковые тела зияли дырами и ранами, некоторые были зашиты нитками или перекручены проволокой. Головы и конечности торчали из туловищ, как высохшие ветки больных деревьев. Безжизненные улыбающиеся лица смотрели в стороны под неправильными углами.

— Это она играла так, — продолжила женщина, — забавлялась. Поломает кукол своих, а потом давай их заново сшивать, как чудищ каких-то. Мне вот дарила. А мужиков-то она стала к себе водить еще со школы. Толпами тут стояли, проходу не было. Весь район про Любку знал. Знатная была девка, слабая на передок. Я-то на нее ругалась: что ты, мол, дура, делаешь? А она мне — любят они меня, тетя Кать. Мои они. А потом были у нее тут трое… Хрен их знает, кто такие. Подцепили от Любки срамную болезнь и опять к ней пришли. Отомстить хотели. Нашли Любку тут же в подъезде. Голую ее до смерти забили. Вот. А потом начала она опять приходить к мужикам местным. С собой их забирает. Хорошо у нее там, наверное. Во как к ней все хотят. В очередь выстраиваются. Из соседних домов даже лезут, только наши их в подъезд не пускают. Они всю ночь под окнами стоят. Дерутся за нее… Только она сама знает, к кому… В дверь стучится… открыть надо… сама придет… вперед очереди нельзя… летом она редко приходит, только зимой, когда холодно… тепла хочет… тепла…

Она бормотала, все больше погружаясь в пьяную дрему и, в конце концов, заснула, опершись на руку. Качнулась и с силой грохнулась головой об столешницу. Громко захрапела. Стакан опрокинулся и покатился на пол. Бутылка опасно накренилась, но устояла.

Сергей оставил женщину одну, вышел на лестничную клетку. Ничего толком не поняв из разговора, он, тем не менее, был очень возбужден. Нервно оглядывался по сторонам и сжимал кулаки, как перед дракой. События прошлой ночи теперь вспомнились ему с ясностью, в мельчайших деталях. Эти вибрации из-за стен, от которых сладко ломило тело. Тени и силуэты на лестнице. Зов — ее зов. Вытирая со лба холодный пот, он поднялся на свой этаж.

Когда вставил ключ в замок, краем глаза уловил движение на лестнице. Посмотрел вверх и застыл от ужаса и удивления. На верхней ступеньке лестничного марша сидел человек, если можно так назвать это существо. Толстое мясистое туловище, из которого торчали короткие конечности. Кто-то оторвал человеку руки и пришил к плечам только кисти, лишив их предплечий и локтей. Нечто похожее случилось и с ногами. Из-под толстого живота торчали только грязные ступни. Все эти уродливые обрубки находились в постоянном движении, как плавники рыбы. Сергей узнал это существо по огромному животу и грязной тельняшке, лоскуты которой все еще висели на нем. Сосед снизу, который специально оставил дверь открытой. «Она придет ко мне», — говорил он. Она пришла и сделала это. Помимо укороченных рук и ног у человека не было нижней челюсти, голова казалась вдавленной в плечи, непропорционально длинный язык свешивался на волосатую грудь. Все его тело, насколько было видно, покрывали причудливые узоры из шрамов, ран и ожогов. Два глаза в упор смотрели на Сергея. Смотрели со злобой и ненавистью.

Урод как будто читал его мысли, зная, что у того на уме. Он ревновал его. К ней.