Рефераты для дурёхи

Вот это место. Стойте, господин.Какая жуть – заглядывать с обрываВ такую глубь! Величиной с жука,Под нами вьются галки и вороны.Посередине кручи человекПовис и рвет морской укроп, безумец,Он весь-то с голову, а рыбакиНа берегу – как маленькие мыши.На якоре стоит большой корабль.

Он сверху шлюпкой кажется, а шлюпкаНе больше поплавка – едва видна.О камни ударяют с шумом волны,Но их не слышно с этой высоты.(Акт 4, сцена 3, пер. Б. Пастернака)

Шекспир смеется в таких обстоятельствах, в каких менее талантливый художник никогда бы не решился даже улыбнуться, больше того посчитал бы это святотатством. Разве допустимо смеяться в момент самоубийства и накануне смерти? А Шекспир это делает и восхищает нас своей писательской смелостью. Эдгар говорит себе: «Пародиею этой на прыжок \\ Я вылечить его хочу».

Эта сцена, кроме того, дает Шекспиру простор для яркой театрализации, для блестящей игры актера, способного в этом эпизоде показать чудеса перевоплощения. Как только слепой граф Глостер прыгнул на одном месте, он упал и очнулся не сразу. Эдгар меняет голос и выдает себя за моряка, который якобы ошеломлен воскрешением Глостера, оставшегося в живых после падения с такой чудовищной высоты:

Ты что же: воздух, пух иль паутина,Что рухнул с этой страшной высоты

И не разбился вдребезги? Ты дышишь,Не ранен, разговариваешь, цел!Подумай, десять мачт, по крайней мере,Перелетел ты по отвесу вниз.Вот чудо!(там же)

Шекспир иронизирует над обыденным представлением о небесных чудесах. Спасает от смерти графа Глостера не какой-нибудь ангел с крыльями или святой угодник, а сам дьявол. Вместо безумного Тома именно он сделался поводырем Глостера. Нарисованный облик сатаны в передаче Эдгара – свидетельство потрясающего чувства юмора Шекспира, тем более что престарелый Глостер безусловно верит нелепым россказням своего сына.

Эдгар

Скажи, кто был с тобой там, на утесе?

Глостер

Несчастный нищий.

Эдгар

Сверху на меняГлядел он парой глаз, больших, как месяц.Он был рогат и с тысячей носов.То был какой-то бес. Тебя, родимый,Поздравить можно: небеса спасли

От гибели тебя. Они все могут.

Глостер

(…)Я черта принимал за человека.Бродяга сам о бесах толковал,И он привел меня к тому обрыву,(там же)

Козинцев эту сцену изъял из фильма. Она ему не нужна, потому что не вписывается в его мрачно-трагический замысел. Эдгар у Шекспира предстает поэтом, фантазии которого можно только позавидовать. У Козинцева Эдгар (актер JL Мерзин) – сутуловатый, придурковатый и малозначительный малый. Козинцев придумывает целый ряд кинематографических сцен, безмолвных кадров, по-видимому с его точки зрения эффектных, которых в трагедии Шекспира вообще нет.

К примеру, Эдгар в фильме бежит из дома отца, перепрыгивая через заборы, падает на землю и прячется от слуг, которые посланы графом Глостером, чтобы найти и убить его. Эдгар лежит в грязной канаве на пустынном морском берегу. Мимо безмолвно идут нищие. Эдгар рвет на себе одежду, вымазывает грязью лицо и тело и голый, босиком шлепает по грязи вслед за нищими. Козинцев, наверно, рассчитывал, что зритель будет плакать от сочувствия несчастному, уподобившемуся нищим. Но зритель вряд ли оценит эти назидательные режиссерские образы в лоб.

Вообще Козинцев, с одной стороны, додумывает Шекспира, а с другой стороны, безжалостно его «режет». У Шекспира герои красноречивы, они не боятся говорить с собой и с другими. Козинцев создает молчащих героев, голос которых слышится в основном за кадром: они говорят внутренними монологами, но монологи эти тоже сильно порезаны, поэтому без предварительного чтения трагедии невозможно понять, о чем они сами с собой беседуют. Возникает странное впечатление, что вместо Шекспира Козинцев инсценировал Чехова. Он хочет быть лаконичным, а выходит скучно и непонятно.