Рефлекс змеи

Формально камеры на скачках не особо одобряли, разве что в руках известных фотографов, но большинство участников не слишком беспокоило, когда публика делала снимки где угодно, кроме уединенного места для членов клуба. Распорядители скачек терпеливо относились к моим попыткам фотографирования и не трогали меня, поскольку я уже давно этим занимался. Только в Аскоте на Королевских скачках закручивали гайки – это были единственные скачки, где любителям приходилось оставлять фотоаппараты на входе, как бандитам «стволы» при въезде в город с запретом на оружие.

У Лэнса Киншипа был такой вид, будто он изо всех сил старался не походить на режиссера. Вместо своего замшевого оливкового пиджака, который, наверное, сейчас был в чистке по причине кровавых пятен, он был одет в коричневый твидовый костюм, в фетровую старомодно надетую шляпу и клетчатую рубашку. На нем был спокойного цвета галстук и скаковые очки. Казалось, он оделся как парень из высшего общества для собственного фильма.

Сейчас он торжественным голосом вещал что-то своей команде, неопределенно размахивая руками. И лишь по той напряженности, с которой они его слушали, не сводя с него глаз, можно было понять, что он тут главный. Я сделал пару снимков внимающей съемочной группы – все взгляды направлены на него, головы повернуты в его сторону. Я решил, что, когда я отпечатаю эти снимки, они будут прекрасной иллюстрацией того, как люди слушаются человека, которого они недолюбливают.

В какой-то момент, когда операторы снимали тренеров, седлающих коней перед первым заездом, Лэнс Киншип обернулся, и именно в то мгновение, когда я нажал кнопку, уставился прямо в объектив.

С раздраженным видом он зашагал ко мне.

– Что вы делаете? – спросил он, хотя и так все было ясно.

– Да так, интересуюсь, – безобидно сказал я.

Он посмотрел на мои сапоги, белые брюки, красно-желтый камзол под плащом.

– Жокей, – сказал он, словно бы самому себе. Уставился сквозь свои очки в черной оправе на мой фотоаппарат. – «Никон». – Он поднял глаза, посмотрел мне в лицо и нахмурился, вроде бы узнавая меня.

– Как ваш нос? – вежливо осведомился я.

Он хмыкнул, наконец узнав меня.

– Не влезайте в кадр, – сказал он. – Вы не типичны. Я не хочу, чтобы на пленке мотался жокей с «Никоном». Ясно?

– Постараюсь, – сказал я.

Казалось, он того гляди скажет мне все равно проваливать отсюда, но он посмотрел по сторонам, заметил, что некоторые из посетителей скачек слушают, и решил попридержать язык. С коротким неодобрительным кивком он пошел к своей команде, и все тут же зашевелились и стали снимать, как оседланных лошадей выводят на круг.

Главный оператор носил свою большую кинокамеру на плече и по большей части так и вел съемки. Ассистент шел на шаг позади и нес треногу. Один из звукооператоров таскал похожий на сардельку микрофон, а второй все время суетливо нажимал кнопки на блоке звукозаписи. Молодой человек с курчавыми волосами работал с «хлопушкой», а какая-то девушка делала пространные заметки. Они весь день болтались тут и там, путаясь у всех под ногами и извиняясь, как чокнутые, так что никто особо и не обижался.

Они были у старта, когда я встал в ряд на малахольном новичке Гарольда. К счастью, меня не оказалось у восьмого препятствия, где малахольный всеми четырьмя ногами попал в ров со стороны прыжка и почти вверх тормашками полетел через бревно. Где-то во время этого дикого кувырка я вылетел из седла и по милости небес не попал под эту тушу, когда она грянулась оземь всеми полутора тоннами своего живого веса.

Конь несколько мгновений лежал в прострации, тяжело переводя дух. У меня было достаточно времени, чтобы схватить поводья и избавить его конюха от бесперспективного занятия – ловить убежавшую лошадь. Некоторые лошади мне нравились, а некоторые – нет. Этот конь был неуклюжим, упрямым бандитом, только что начавшим долгую карьеру плохого скакуна. Дома я несколько раз тренировал его и знал очень хорошо. Если он правильно шел на препятствие, он довольно неплохо его брал, но если он шел неправильно, то ему было плевать на приказы сменить шаг, к тому же каждая лошадь время от времени неправильно идет на препятствие, каким бы опытным ни был всадник. И я подумал, что каждый раз, когда ему удастся пройти дистанцию до конца, я буду просто счастлив.

Я покорно подождал, пока он встанет, немного погарцует, затем снова сел в седло и повел его рысью назад к стойлам, бросив несколько обнадеживающих замечаний расстроенному владельцу и несколько откровенных – Гарольду.

– Скажи ему, чтобы он подсчитал убытки и купил лошадь получше.

– Он не может себе этого позволить.

– Он впустую платит тренерам.

– Да уж, – сказал Гарольд. – Только ведь мы ему не скажем, да?

Я ухмыльнулся.

– Думаю, нет.