Реформатор после реформ: С.Ю. Витте и российское общество. 1906–1915 годы

Примечательна карикатура М.Л. Шафрана «Министр-клоун и свинья». В виде свиньи изображен П.Н. Дурново, что отсылает к известной истории с его любовными похождениями. Бывший в то время директором Департамента полиции, Дурново заподозрил, что любовница изменяет ему с итальянским послом. Мучимый ревностью, он приказал перлюстрировать переписку дипломата. Посол пожаловался Александру III, который и наложил гневную резолюцию: «Отправить эту свинью в Сенат!»[210] «Клоуном» представлен Сергей Юльевич – карикатура воспроизводит закрепившуюся за ним к тому времени репутацию.

Оценка Витте как «клоуна» (или «жонглера»[211]) была наиболее общей для критиков премьер-министра «слева». Его прагматизм рассматривался не иначе, как «виляние хвостом»

[212] и политиканство: «Граф Витте поправел! Граф Витте полевел! То и другое делается с помощью языка»[213].

«Министром-клоуном» назвал Витте и В.И. Ленин в одной из своих статей в октябре 1905 года. Расценивая действия графа как беспринципность и оппортунизм, лидер партии большевиков заявлял: «Витте потирает от удовольствия руки, видя великие успехи своей удивительно хитрой игры. Он сохраняет невинность либерализма. ‹…› А в то же время он приобретает вместе с невинностью и капиталец, ибо он остается главой царского правительства, сохраняющего в своих руках всю власть и выжидающего лишь наиболее удобного момента для перехода в решительное наступление против революции. Это – министр-клоун по своим приемам, “талантам” и по своему назначению»[214]

.

Витте и Дурново часто воспринимались как представители ненавистного правительства и, стало быть, действующие заодно. Один из воинственно настроенных современников писал в перехваченном затем послании: «Реакция победила. И подлая компания Витте – Дурново и проч. сволочи, во главе со своим коронованным ослом [имеется в виду Николай II. – Э.С.], восторжествовала»[215]. Автор частного письма, датированного 1907 годом, называл Витте «всероссийским мошенником», при этом отмечая его «бравых сотрудников[,] Трепова и Дурново»

[216]. Такие оценки правительства «Витте – Дурново» в просмотренных мной документах не единичны[217].

В условиях революции именно предшествующая репутация Витте определяла многое в отношении к первому премьер-министру. Образ Сергея Юльевича – всесильного и жесткого бюрократа открыл ему дорогу во власть. Витте, который существовал в реальности (при всей условности такого определения), и то, чего от него ждали, основываясь на его прошлом, существенно различались. Репутация же отчасти и погубила его на новом посту. Для оппозиционно настроенной общественности граф стал «министром-клоуном», беспринципным политиком неоправданного компромисса и олицетворял собой бюрократический строй Российской империи. Его критиковали за то, что манифест не может считаться настоящей конституцией, потому что не дает серьезного увеличения политических свобод. Многих очень волновало, может ли человек, который сформировался и стал успешен при старом порядке, быть искренним инициатором перемен. Публика полагала, что если бы он не был связан с самодержавной бюрократией, то мог бы добиться большего в вопросе дарования политических свобод. На деле его полномочия на посту председателя правительства были сильно ограниченны, но миллионы современников были уверены в обратном. Репутация Витте не в меньшей степени, чем его политические шаги, влияла на их действия и отношение к государственному деятелю.

3.2. «Министр-президент»: С.Ю. Витте в представлениях консервативно-монархической части общества в 1905–1906 годах

Если либеральная общественность встретила издание манифеста с ликованием, то для людей консервативно-охранительных взглядов это событие стало, без преувеличения, катастрофой и знаменовало крушение привычного миропорядка. Государственный секретарь С.Е. Крыжановский так описывал свои впечатления в связи с Манифестом 17 октября: «Какие-то неясные предчувствия, какая-то тоска захватывали сердце, что-то словно треснуло в нашей жизни и поползло лавиной, надвигалась какая-то неясная чужая сила, и невольно приходило на ум: “Прости, Святая Русь”»[218]. Витте в этой ситуации стал восприниматься как главный виновник происходящего, в чьей злонамеренности не приходилось сомневаться.