Принесли ужин, значит, уже вечер. Тарелку с пшенной кашей и рыбными консервами, стакан с чаем поставили на прикроватную тумбочку со стороны раненой руки. Даже при всем желании Невский не смог бы это достать и поесть. Но есть не хотелось.
Обожженному офицеру еды не полагалось – его кормили питательными растворами через специальный зонд-трубку. Не стал есть и его ближайший сосед с забинтованными глазами. Сосед Невского старательно съел все содержимое тарелки, а Юрий лишь выпил чай.
Минут через тридцать тот же солдатик в грязно-белом халате собрал все тарелки и молча унес.
Да-а-а, видимо, здесь выживает сильнейший. Никто кормить с ложечки не собирается. Надо приспосабливаться. Невский решил завтра же попросить лечащего врача переставить свою тумбочку налево от кровати, тогда он хотя бы сможет сам «кормиться». Место имелось. Умирать от голода не хотелось.
Хорошо бы уснуть. Усталость брала свое, но боль не давала расслабиться. Она волнами прокатывалась по всему телу. Как там учили мудрецы – надо начать думать о чем-нибудь приятном, тогда и боль не будет так мучить. Это легко только советовать.
Александр стал думать о доме, о дорогих для него людях – о жене и дочери. Вспоминал свой недавний отпуск. Четырехлетняя дочь не сразу его узнала, но зато потом буквально не слезала с его колен. А стоило им куда-нибудь пойти гулять – непременно крепко держала его за руку, словно боялась, что папа опять надолго исчезнет. Каждый вечер он читал ей на ночь книги. Некоторые книжки приходилось читать по нескольку раз – они были любимыми. Пытался даже придумывать свой текст, чтобы не читать одно и тоже, но дочь строго следила – не допускала самодеятельности, ведь сама помнила наизусть.
Одной из таких книжек была – «Рыцарь – Синяя Борода». Что в ней находила дочка – оставалось только гадать.
Невский вздохнул, вспоминая счастливые дни. Вдруг тревожная мысль забилась в голове – как он объяснит жене свое пребывание в Кабуле? О ранении он не писал (да и не смог бы, если захотел). По его просьбе писали друзья из медроты. Сочинили о его небольшом повреждении правой руки, мол, сломал по неосторожности пару пальчиков, гипс наложен. Как же его с таким небольшим повреждением переправили для дальнейшего лечения в Кабул?! Стоило об этом подумать хорошенько…
Размышления прервала медицинская сестра. Высокая, кареглазая, курносая. Она шумно объявила о своем появлении, широко улыбнулась, показав задорные ямочки на щеках:
–
–
Сестричка направилась к обожженному. Она остановилась рядом с кроватью, тихо позвала:
– Старший лейтенант Сомиков! Сейчас сделаю тебе укольчик, сразу станет легче. Поспишь, сил наберешься!
Сергей лишь на мгновение прервал нескончаемый стон. Потом все возобновилось. После укола он хрипло произнес: «Спасибо!» Видимо, это помогло, потому что стон вскоре прекратился.
Медсестра повернулась к соседней кровати.
– Ну, что, товарищ капитан Копейкин, ты по-прежнему ни с кем, кроме себя не разговариваешь? Я здесь, Петя! Укол обезболивающий будем ставить?
Офицер с плотной повязкой на глазах никак не отреагировал на ее вопрос.
– Ладно, буду исходить из назначений. Морфин пока тебе не отменили. Сейчас тебя «комарик» укусит за руку.
Она уже закончила инъекцию, когда раздался вопрос:
– Петька, кому ты будешь нужен, слепой? Ты и как врач кончился! – Капитан коротко хохотнул. Потом стал отвечать на свои же вопросы. – Это верно, согласен. Из армии меня выгонят, с медициной придется тоже расстаться. Ни кому не надо такой обузы. Жена узнает, наверное, сразу бросит. Сама будет сына растить. Впрочем, найдет зрячего. Красивая она…
Далее капитан продолжил негромко что-то бормотать, а сестричка уже подходила к соседу Невского.
–
–
После укола Николай облегченно вздохнул:
–
–